Мужчина поднимает голову и вдруг хватает меня за руку. Отталкивает в сторону и говорит, обращаясь к нам обоим:

— Убегайте, быстрее… Сейчас немцы весь лес прочешут. Только осторожнее будьте.

— Нет, я никуда не пойду, — возражает Тихон, глядя в глаза партизану.

— Возвращайся, пожалуйста, — убеждает его мужчина. — Ты же Лильку мою одну бросил. Эх, брат, ведь обещал защищать наших женщин…

Вглядываюсь в лицо мужчины и пытаюсь понять, кого же он мне так напоминает. Его глаза кажутся мне смутно знакомыми… Ломаю голову над тем, где я могла его раньше видеть. Точно не вживую. Возможно, он просто на кого-то сильно похож, а возможно…

— Смотрите!

Слышу чей-то крик и поворачиваю голову в указанном направлении. Дыхание прерывается, и кажется, что сердце вот-вот остановится. Совсем рядом я вижу немцев. Их целая тьма!

И я понимаю, что отряд партизан обречен. Их заметили, деваться некуда. Поздно.

Чувствую, как Тихон толкает меня в спину.

— Беги, — шепчет мне мальчишка и еще ощутимее толкает меня.

Начинается перестрелка. Оглушенная выстрелами, мчусь по лесу, не разбирая дороги. Бегу, не чувствуя ног, оставляя за спиной партизан и немцев. Страх не дает мне остановиться, и в ушах звенит. Тихон остался там, а я убежала…

Падаю, тут же вскакиваю на ноги, и бегу еще быстрее. Краем глаза замечаю, что деревья все ближе и ближе друг к другу, и, чем дольше я бегу, тем темнее становится. Лес превращается в густые, непроходимые заросли. Понимаю, что, вместо того, чтобы выбежать из леса, я еще дальше углубилась в чащу. Вот теперь мне становится еще страшнее…

От отчаяния ударяю кулаком по стволу дерева и бегу вперед, не разбирая дороги. Бежать, только бежать. Не важно куда. Главное — не останавливаться.

Разворачиваюсь и бегу назад. Мне очень страшно находиться одной в лесу, больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться где-нибудь далеко отсюда. Замечаю впереди просвет и ускоряюсь, стремясь туда. Вспоминаю, что немцы остались справа от меня, и забираю влево. Дышать становится тяжелее, и вот я уже совсем не могу вздохнуть. Ноги подкашиваются, и я падаю на землю.

Я опустошена и разбита. Чувствую себя как при температуре: меня бьет озноб, колет в глазах и подгибаются ноги. Но я знаю, что все эти симптомы не из-за температуры, а из-за душевного расстройства. Мысли вяло ворочаются у меня в голове, а по вискам бьет одно-единственное осознание: партизаны ничем не помогут. Их слишком мало, и они совсем не готовы к бою. И теперь мы все так и останемся навсегда лежать в этом лесу. Как Генка. Понимаю это, и тут же у меня появляется желание лечь на землю и разреветься. Но я вспоминаю, что сейчас не время проявлять слабость, и сдерживаюсь.

Словно повинуясь какому-то внутреннему порыву, я вдруг оборачиваюсь назад. Вглядываюсь в даль между деревьев и различаю при свете тусклого света деревянный покосившийся крест. Меня передергивает. Зябко поеживаюсь, поднимаю воротник куртки и засовываю руки в карманы. Отвожу взгляд от креста, и тут же различаю другой такой же. Это две обычные перекрещенные деревяшки, без таблички, на которой могли бы быть написаны имя и даты. Это даже не могильный крест. Это просто знак того, что в нескольких метрах под ним захоронен когда-то бывший живым человек.

Внутри появляется чувство ледяного страха. Хочется сорваться с места и убежать куда-нибудь. Неважно куда. Главное подальше отсюда.

Вспоминаю тех людей, которые приняли бой с фашистами. Кто-то из них навсегда останется здесь, среди этих безымянных могил. А кому-то посчастливится вернуться живым.

Трясу головой, отгоняя от себя мрачные мысли. Но в нее тут же лезет другая, еще более страшная мысль. Я струсила, убежала. Как последний предатель, бросила Тихона.

Пытаюсь успокоиться, но ничего не помогает. От волнения и страха начинает тошнить, и кружится голова. Я начинаю волноваться за него еще сильнее. Мне нужно вернуться за ним.

Внезапно я совсем рядом слышу выстрел и последующий за ним хриплый стон.

========== Глава 15 ==========

«27 января 1942…

Я хорошо помню тот день. И то, что произошло тогда, накрепко засело в моей голове. Даже когда казалось, что все прошедшие события остались далеко позади, я закрывал глаза, и передо мной снова, словно из небытия, вставал тот парень.

В тот день с самого утра в воздухе витало предчувствие беды. Лиля все время жаловалась маме на то, что на Листеневку надвигается что-то страшное и неминуемое:

— Я такие вещи остро чувствую, — говорила она. — Помяни мое слово — случится сегодня что-то недоброе…

А мама лишь посмеивалась над ее словами. Вставала со стула и, пошатываясь из-за очередной бессонной ночи, шла к окну. Улыбалась, глядя на улицу и, желая подбодрить Лилю, говорила:

— Смотри-ка, видишь? Солнце светит. Не может случится в такой хороший день что-то плохое.

Спустя какое-то время я услышал доносящийся со двора шум, который сразу же привлек мое внимание. Я немало удивился. То оживление, которое царило за окном, казалось чужим, неприемлемым для умирающей Листеневки.

Все жители села сидели по домам, только изредка выбираясь на улицу. Все боялись выглядывать из дома, а про общение с соседями и речи идти не могло. До войны дружелюбные и общительные старики теперь угрюмо молчали. Каждый боялся сказать что-то лишнее. Но теперь все было иначе.

Я вышел из дома. Меня привлекло большое скопление людей рядом с дубом, который рос неподалеку от нашего дома.

Выйдя на крыльцо, я остановился на ступеньках. Со своего места мне отлично было видно то, что происходило в нескольких метрах от меня. Но все-таки я не мог понять, что же заставило людей выбраться из домов и столпиться в одном месте.

Вглядевшись в их лица, я увидел недоумение, смесь презрения и какого-то странного удовлетворения. Жители Листеневки как будто сами не до конца понимали, что происходит у них на глазах. Подойдя ближе и пытаясь заглянуть за их спины, я не видел ничего, кроме старых потертых тулупов и кое-как в спешке повязанных платков. Толпа стояла живой стеной, закрывая доступ к предмету всеобщего внимания.

Оставив попытки увидеть нечто необычное, я повернулся спиной к соседям и собрался уже идти домой, но тут увидел маму. Она выскочила из нашего дома в отцовской охотничьей куртке и в шерстяных носках и побежала прямо по снегу к дубу. Ее лицо меня крайне поразило в тот миг. Она с волнением, но в то же время уверенно прокладывала себе путь, расталкивая зевак. Люди не сопротивлялись. Возможно, у них не осталось сил, а, возможно, им просто было интересно узнать, что будет дальше.

— Тихон!

Мама меня заметила. Махнула мне рукой, призывая подойти ближе.

Подойдя к дубу, я