Все-таки, он узнал про потайную комнату. Я призвала себя к спокойствию, глубоко вздохнула и сказала:
— Хорошо, что вы заговорили об этом, милорд. Позвольте мне объяснить…
— Послушаем, что ты скажешь, — он повернулся ко мне, заложив руки за спину, и перекатываясь с пятки на носок.
— Все, что я сделала, было продиктовано одним лишь моим желанием помочь вам…
— нет, я хотела сказать нечто совсем иное, но почему-то с языка сорвалась эта холодно-учтивая фраза. Я сразу поняла, что начало неудачное, потому что граф хлопнул ладонью по столешнице.
— Если ты сейчас же не станешь говорить по-человечески, я тебя прибью, — сказал он, так и кипя от ярости. — Слышать не желаю всей этой светской болтовни! — и он стремительно шагнул ко мне.
В любое другое время я бы испугалась, да и невозможно было не испугаться этого черного тролля — бородатого, разъяренного. Но сейчас, когда я узнала правду о его пагубном пристрастии, когда поспешила защитить его от Сильвани, разве могла я стерпеть подобную несправедливость? Почему он так разозлился из-за этой потайной комнаты? Подумаешь, я заглянула в нее! Не хотел, чтобы заглядывала, так не давал бы ключ. Да и что я там увидела, скажите на милость?
Поэтому я не попятилась и даже не попыталась закрыться рукой, а сказала с вызовом:
— Я знаю о вас всё и хочу помочь.
— Прямо-таки все!
— Почти все, — заговорила я торопливо, пока он не начал опять грозиться. — Ваша болезнь началась после гибели второй вашей жены, леди Эстер. Леди Эстер пыталась убить вас, подослала наемных убийц. Но вы спаслись, раскрыли ее планы, вы с ней поссорились, она умчалась в горы и погибла.
— Да ты настоящий шпион, леди Бланш! Сколько всего успела разузнать! Может, считаешь, что это я убил ее?
— Нет, — сказала я твердо. — Вы не могли этого сделать.
— Откуда такая уверенность? Ты ведь все вызнала у Барбетты. Мой предок убил трех своих жен. Чем я лучше него?
— Вы не такой, как ваш прадед. Я знаю. Но что же вы сделали своей рукой, Ален, раз считаете болезнь проклятьем? Расскажите, облегчите душу. Может, это поможет облегчить боль… которую вы носите в сердце.
Не знаю, что подействовало — или мои слова о том, что его тайна — вовсе не тайна, или то, что я назвала его по имени, но разговор наш перешел в другое русло. Я видела, как гнев де Конмора поутих, и поспешила закрепить свою маленькую победу:
— Ну же, Ален, откройтесь. Вам станет легче, если вы расскажете мне все. Ведь несмотря ни на что, я — ваша жена. Я дала клятву помогать вам, быть опорой и верной подругой… Что с вашей рукой?
Он кусал губы, словно боролся с самим собой, а потом решился:
— Ты права. Болезнь — это проклятье. Кара небес. За один проступок, который я совершил. И ничто не помогает, есть только одно средство, чтобы облегчить боль.
«Кушанье лотофагов», — сказала мысленно, но промолчала, потому что хотела узнать всю правду.
— Она ведь и правда хотела меня убить — Эстер, — сказал Ален так, будто каждое слово было ему, как иголка под кожу. — Подослала убийц, а я выжил. Приехал в Конмор, чтобы призвать ее к ответу. Она сначала все отрицала, а потом… Я дал ей пощечину, а она пожелала, чтобы у меня рука после этого отсохла. И уехала в горы.
Я пристально смотрела ему в лицо. Лгал ли он? Свидетелей той истории нет, и мне оставалось лишь верить мужу на слово. Но я была убеждена, что он откровенен со мной сейчас, и почувствовала нежность и жалость к нему. Конечно, он винил себя в смерти жены. Чувство вины, усиленное болью — это по-настоящему чудовищно.
— Чем же провинился каменный лебедь? — спросила я, робко погладив рукав мужнина камзола.
Ален быстро посмотрел на мою руку, но не отстранился
— Лебедь? — он невесело усмехнулся. — Да ничем. Эстер сказала, что никогда не любила меня, что ей противен наш брак, и что лебедь никогда не полетит в паре с вороном. С тех пор я ненавижу этих паршивых птиц. Они для меня — символ предательства, измены, смерти.
— Почему не рассказали мне обо всем сразу? — спросила я, не подумав, что не имею права так разговаривать с мужем на год.
— Зачем бы тебе знать об этом?
— Мы — муж и жена. Какие секреты могут быть между нами?
— Зато ты — удивительно откровенна, не так ли? — спросил он снова грозно, и я сразу присмирела. — Ты пойми, я не против, чтобы был этот парень, Оуэн, но не надо встречаться с ним на виду у всех. Я просил вести себя достойно графини де Конмор, и ты это обещала. Бланш… — он на мгновение закрыл глаза, а потом посмотрел прямо на меня, — я не потерплю измен в течение этого года и не потерплю отпрысков Оуэна под своей фамилией.
— Что?! — я не могла поверить тому, что услышала.
Так дело не в потайной комнате, а… в Реджи?!
Как будто за все добрые намерения мне отвесили оплеуху. Обидно, больно, низко!
— Я не потерплю, чтобы меня называли рогоносцем, — сказал граф с оскорбительным намеком.
— Если вы о Реджи, то наша встреча была…
— Чистой случайностью, я знаю, — сказал он саркастическим тоном.
— Но это правда, — кажется, я покраснела, как рак, от таких чудовищных обвинений. — И вы сами подпитываете эти слухи! Ведь это вы приняли Реджи на службу и поручили присматривать за мной!
— Надеюсь, мы друг друга поняли, — сказал он холодно. — Будь добра, передай мне ключ.
Пол поплыл под моими ногами и в горле пересохло. Я была вынуждена прокашляться, прежде чем говорить.
— Прошу прощения, я оставила его в комнате, милорд, — сказала я, стараясь говорить небрежно.
— Ты же говорила, что всегда носишь при себе?
— Я боялась, что могу потерять его в Ренне, — соврала я, — но если вам угодно, то сейчас принесу.
— Угодно, — кивнул он. — Принеси.
Повернувшись к нему спиной, я пошла к лестнице. Здесь было полутемно, и я придерживалась рукой за стену. Я получила недолгую отсрочку, но невозможно тянуть дальше. Граф должен получить ключ и опять пойдет в потайную комнату, примет яд, переданный ему Сильвани. Разве я могу позволить это? Даже после нелепых и обидных подозрений… Я и Реджи!.. Поверит ли Ален мне сейчас, если я расскажу о губительном свойстве «прославляемого лекарства»?
Мое бедное сердце так и заходилось болезненными толчками, а я, поглощенная тревожными мыслями, не заметила ничьего приближения, и только когда сильные руки толкнули меня в
