– Да, кузен Пелли, мы вернулись. С радостью отдохнем в родовом поместье. Надеюсь, мы тебе не помешаем.
Пелли бросил на него острый подозрительный взгляд.
– Помешаете? Ерунда! Вот увидите, каким… гостеприимным может быть Барнавельт-мэнор. Нам надо держаться вместе. В конце концов, мы ведь последние живые отпрыски рода Барнавельтов! – И кузен Пелли неприятно захихикал. – Пойдемте, погрузим ваш багаж. Не терпится скорее добраться до дома!
Пока путешественники грузили багаж в машину, Джонатан все время поглядывал на своего странноватого английского кузена. Что-то в нем изменилось, и изменилось явно не в лучшую сторону, но вот что именно – сказать трудно. Джонатан вздохнул. Он видел, что Льюиса тоже что-то беспокоит, но не хотел давить на племянника. Хотя Джонатан старался этого не показывать, он прекрасно знал, что иногда Льюису снятся кошмары. Порой Джонатан просыпался ночью от его стонов. Но мальчик никогда не жаловался и не просил совета, а Джонатан считал, что надо уважать личную жизнь племянника, ведь человеку нужно дать возможность самому разобраться со своими проблемами.
Но теперь Джонатан жалел, что не предложил Льюису помощь. Он подождал, пока мальчик устроится на заднем сиденье, а сам сел впереди, рядом с Пелли. Кузен завел мотор, а Джонатан вынул из кармана курительную трубку. За последний год он почти не курил и собирался совсем бросить, когда у него кончится табак. Но сейчас покурить было просто необходимо – это помогало думать. Пока машина катилась по узкой дороге к особняку, Джонатан пускал из трубки густые клубы дыма.
Они ехали через поля, на которых мирно паслись овцы, а беспокойство Льюиса росло. Когда Пелли свернул на подъездную дорожку, мальчик отвел взгляд от зеленого лабиринта и стал разглядывать домик привратника, стоявший справа от дорожки. Вдруг из окна на него посмотрело бледное лицо с запавшими глазами. Всего на мгновение Льюис увидел горящие мрачным огнем глаза, узкогубый рот, растянутый в усмешке, и сжатые кривые зубы. Мальчик бросил взгляд на Джонатана, но дядя ничего не заметил – он смотрел прямо перед собой, зажав в зубах трубку.
Автомобиль со скрипом затормозил перед домом, и старый Дженкинс, как и в прошлый раз, вышел помочь с багажом. Но теперь старый слуга не произнес ни слова и лишь неодобрительно посмотрел на Джонатана и Льюиса, будто это они были виноваты в душной погоде и царящем вокруг унынии. Их разместили в тех же комнатах, что и в прошлый раз, и Льюис с радостью вспомнил, что дверь из его спальни ведет прямо в комнату дяди. Если станет по-настоящему страшно, он тут же встанет и откроет ее. Входную дверь вообще лучше запереть на замок, чтобы никакие призраки не смогли войти.
На этот раз перекусить им никто не предложил. Миссис Гудринг сказала, что на ланч сделает бутерброды, но голос ее звучал тихо и встревоженно. Она сжимала руки в кармане фартука и нервно поглядывала на кузена Пелли. Похоже, она его боится… Берти, по словам миссис Гудринг, «где-то играл», и Льюис пошел его искать.
Мальчик нашел друга на улице, за домом. Он сидел, прислонившись спиной к старому дубу и положив локти на колени, а подбородок – на ладони. Услышав шаги, Берти наклонил голову и спросил:
– Кто здесь?
– Это я, – ответил Льюис. – Мы приехали, как только смогли.
Он внимательно осмотрелся. Дженкинс возился в саду. Он был слишком далеко, чтобы их подслушать. Больше Льюис никого не заметил, но на всякий случай стал говорить тише, сев рядом с Берти.
– Что происходит? Я получил твою открытку.
Берти глубоко вздохнул.
– Боже мой, как я рад, что ты вернулся, Льюис! Лето выдалось кошмарное. Тебе не снились сны про… сам знаешь про что?
Льюис вздрогнул. Такого он не ожидал.
– Да, – признался он. Помедлив, мальчик стал описывать другу свои кошмары. Оказалось, что с Берти говорить об этом нетрудно, ведь они тогда вместе были в лабиринте. Когда Льюис наконец выговорился, ему полегчало, хотя дыхание сбилось и сердце бешено колотилось, как после бега.
– И тут я всегда просыпаюсь, – закончил он. – Ты, значит, тоже плохо спишь?
– Да, – ответил Берти. – Но мне снилось другое. Во сне я слышу какие-то тихие звуки: из шкафа, из-под кровати, с улицы – целый хор разнообразных звуков, но таких тихих, что не могу разобрать, только свое имя. Голоса что-то бормочут, а потом: «Берти, Берти», – Берти поежился и подтянул колени к груди. – Были и другие звуки, будто огромный паук, размером с тарелку, крадется по полу к кровати. Кто-то стучался в окно, словно скелет барабанил пальцами по стеклу. Жуть просто! А я лежал, не шевелясь, пока не проснусь, тогда звуки прекращались. Хотя иногда не сразу.
– Ого, – только и вымолвил Льюис дрожащим голосом. Он никогда особенно не боялся темноты, ведь ее легко разогнать фонариком или спичкой. Мальчик ни разу не задумывался о том, как ужасны могут быть ночные кошмары для незрячего человека. – Я бы, наверное, не выдержал, – признался он.
– Это еще не самое страшное, – прошептал Берти. – На прошлой неделе случилось еще кое-что, поэтому я и отправил тебе открытку.
– Что? – спросил Льюис, боясь услышать ответ.
Берти заговорил еще тише, и Льюису пришлось к нему наклониться.
– Во-первых, приехал какой-то человек из Лондона и спросил, может ли арендовать домик привратника. Мистер Барнавельт разрешил, и теперь незнакомец там живет. Но, Льюис, он такой ужасный!
Льюис задрожал. Держи себя в руках, подумал он, нельзя показывать Берти, что тебе страшно! Он откашлялся и уточнил:
– Что значит «ужасный»?
Берти печально покачал головой.
– Не знаю. Трудно объяснить. Я был на улице, когда Дженкинс заносил его чемодан в коттедж, и, должно быть, этот человек прошел рядом со мной. Я ощутил холод, словно в жаркий день, когда облако закрывает солнце. Как будто сквозь меня прошла холодная тень. А он сказал: «Какой симпатичный молодой человек». И больше ничего. Но голос, Льюис! Совсем как те жуткие голоса в моих снах. Как привидение… и… и… нет, я не могу об этом говорить!
Льюис положил руку на плечо друга.
– Мне ты можешь рассказать, – подбодрил он Берти. – Ты же мой доктор Ватсон, помнишь?
Берти улыбнулся, и Льюис увидел, как из-под зеленых очков скатилась слеза. Это его немного удивило. Льюис раньше не задумывался, может ли слепой человек плакать. Берти снял очки и вытер глаза рукавом. Мальчик заметил, что глаза у него голубые, вполне нормальные, вот только зрачки сильно расширены. Берти снова надел очки и сказал:
– Благодарю вас, Холмс, – и пару раз глубоко вздохнул. – Об этом трудно говорить, и это
