На идеально чистых и зеленых улицах с однотипными домами-многоэтажками Женька не обнаружила ни одного магазина, ни даже какой-нибудь блеклой вывески. Это был безлюдный патрулируемый район-казарма. Либо район-тюрьма. Только автомобили, грузовики и реже автобусы создавали впечатление населенных людьми улиц. Легковой транспорт почти не встречался.
Сектор для рабов создавал совершенно гнетущее настроение. Девушка была подавлена гораздо сильнее, чем от кварталов для полуграждан, контролировавшихся уличными бандами.
– Где же все люди? – негромко спросила Женька.
– На работах. Местное население централизованно свозят на заводы, они тут недалеко. Либо рабочие идут самостоятельно, если живут поблизости. Для собственности Корпорации не выйти на работу – тягчайшее преступление. Но здесь еще неплохая жизнь, на горно-обогатительных комбинатах условия гораздо хуже.
Ливадова представила, как поутру улицы наполняются людьми, чья судьба быть живыми винтиками на заводах и фабриках, без просвета и надежды, а по дорогам разъезжают полицейские патрули. Стало очень не по себе. Она думала, что нет ничего хуже, чем жизнь среди проституток и наркоторговцев. Оказывается, есть. Неудивительно, что кто-то из неграждан-рабов становится террористом.
Женька вспомнила историю – она все же готовилась, чтобы поступить на исторический факультет, и стала студенткой. В последние десятилетия существования царскую Россию охватила волна террора, и в обществе очень многие сочувствовали террористам. Не похож ли этим двадцать третий век на рубеж девятнадцатого и двадцатого столетий? Вон и Дмитрий с явным осуждением рассказывает о Загоне. Почти не скрывает, что противник нынешнего режима.
Ох, куда-то далеко уводят размышления, а на языке еще столько вопросов! Уж если она в новом для себя мире и вдруг получила возможность присмотреться к его дну, то стоит воспользоваться этим шансом и узнать побольше о новой для нее реальности. Чтобы знать, чего нужно избежать любой ценой!
– Здесь нет магазинов. Где же берут продукты?
– Вы точно из глубокой-глубокой провинции, – хмыкнул Дмитрий. – Рабам зарплату не выдают. Их кормит и одевает собственник. Завтрак, обед и ужин получают в заводских столовых. Одежду тоже на предприятиях.
– Сколько же длится рабочий день?
– От двенадцати до четырнадцати часов.
– А дети?
Логично предположить, что дети тоже растут на заводах, если только там можно получить еду.
– Дети ужинают в столовых по норме выдачи в зависимости от возраста. Столовая в каждой многоэтажке имеется. Туда могут и рабочие заглянуть. Зарплату они не получают, но кое-какие копейки имеют. Всякие бонусы и прочее.
– Дети только ужинают?
– А вы разве не знаете? Я же рассказываю прописные истины.
– Нет, не знаю. – Девушка поджала губы. Наверно, она задает странные вопросы для гражданки Корпорации, однако хочет их задать!
– Дети рабов завтракают и обедают в школах.
Женька даже заморгала от удивления. В школах? Чего точно не ожидала – так это того, что бездушная Корпорация тратит деньги на рабов. Хорошо Дмитрий в этот момент смотрел на полицейских, стоявших на очередном перекрестке. Что-то долго они провожали взглядом желтое такси.
– Мы же вымираем. В смысле человечество. Медленно, но верно, а дети рабов – это источник пополнения полуграждан и граждан во всех цивилизованных секторах мира. Если они с детства проходят правильный образовательный курс, то принимают вживление нетчипа. Становятся полугражданами, а там и до гражданства недалеко.
Таксист кинул на пассажирку взгляд, и как будто в нем промелькнула подозрительность.
– Если дети рабов соответствуют нужной гаплогруппе, то могут претендовать на гражданство. Но таких все же немного, за Периметром потомков населения прежней России практически нет. Однако, согласитесь, и статус полугражданина много лучше, чем рабство.
Женька кивнула. Такси повернуло направо. Впереди у тротуара стоял припаркованный автобус. Из него выскакивала разновозрастная детвора.
– Из школы приехали, – пояснил Дмитрий.
– Притормозите, – попросила Евгения.
Она не ошиблась, когда издалека показалось, что у всех детей на шеях что-то есть. Тонкие черные кольца.
– Идентификационные устройства. – Дмитрий понял, что привлекло внимание девушки. – А попросту говоря, рабские ошейники. Позволяют отслеживать местонахождение каждого раба. Некродоты с маячками ведь запрещены. Чтобы не отследить хозяина через его собственность. А так надел на двуногий инвентарь ошейник – и всегда знаешь, где он. Можешь мониторить и физиологические показатели.
– Как у животных! – воскликнула Ливадова.
Черные ошейники на ни в чем не повинных детях вызвали мерзкое чувство. Ребятня шумела и смеялась – самые обычные дети, как любые другие, но при этом чья-то собственность.
– Пока рабы, по закону они не больше чем двуногий, говорящий и мыслящий скот.
Такси заглушило мотор. Водитель и пассажирка задумчиво рассматривали школьников. Одеты все одинаково, в серую ученическую форму – пиджачок, брюки, а у девочек вместо штанов юбка-колокольчик, туфли. И черные ошейники, которых никто вроде бы не замечает!
– В других секторах Красноярска тоже есть рабы, но я не видела у них ошейников, – вспомнила Женька.
После получения гражданства ее нетчип заработал в полную силу и показывал статус людей. Она встречала рабов и не помнила черных колец на шеях. Да и на нее никто ошейника не надевал.
– В приличных районах, – скривился Дмитрий так, будто съел насекомое, – не принято, чтобы рабы показывались в обществе с ошейниками. Впрочем, все зависит от воли владельца. Кто-то заставляет носить идентификатор на руке в виде часов, кто просто требует, чтобы идентификационное устройство лежало в кармане. Они разными бывают.
Такси стояло, прижавшись к тротуару. Мимо пронесся с включенными проблесковыми огнями полицейский броневик. На дверях крупными цифрами нарисован номер 013.
– Но вообще, если раб может самостоятельно передвигаться по городу, то это проверенный, не доставляющий беспокойства своим хозяевам раб. Что-то вроде домашней прислуги. Многие из таких живут гораздо сытнее обычных граждан, потому что являются собственностью богатых семей либо организаций. Вот и не дергаются. Особенно бывшие одичалые – считай, что в рай попали, если сравнивать с Дикими землями. Но они не более чем имущество своих хозяев.
Показалось, что Дмитрий хотел закончить небольшой рассказ парой крепких словечек, однако сдержался. Евгения улыбнулась, только все равно очень тягостно на душе. Она не ожидала, что чужая судьба сможет столь сильно задеть ее чувства. Успокаивало лишь то, что у детей-то вполне реальные перспективы вырваться из ада с ошейниками. Именно из ада, по-другому назвать подобное существование Женька не могла.
– А старики? Их тоже?.. – Девушка замялась.
Что «тоже»? О чем она спрашивает?
– Со стариками все иначе. – Дмитрий помрачнел. – Когда не могут больше работать, их увозят.
– Куда?
Женька испуганно заморгала. Она боялась услышать ответ.
– Об этом не говорят, но слухи распространяются самые разные.
Дмитрий с неожиданной злостью в голосе вдруг спросил:
– Теперь понятно, откуда террор? И почему террористам помогают?
– Кто помогает? – Женька даже испугалась Дмитрия.
Он обвиняющим взором смотрел на девушку, и Ливадова не сразу и поняла, что взгляд Дмитрия устремлен куда-то мимо нее.
– Не суть важно. – Взор таксиста вернулся к приборной панели автомобиля. – Едем дальше.
– Да, – вздрогнула девушка, – и, пожалуй, из двести одиннадцатого сектора. Я насмотрелась уже на него.
– Как скажете. – Дмитрий был вновь спокоен. –
