Ну и Бог с ним. До забав и тягот жизни подрастающего дворянства Хуану не было никакого дела. С ещё одной задачей, поставленной себе лично, бывший раб и новоиспечённый слуга справлялся на ура — ни к кому не привязываться. Исключение составляла разве что Тереса, с такой неподдельной заботой отнёсшаяся к худому и мрачному новичку, что её было невозможно не любить, даже не имея сердца. Остальные… слуги как слуги, аристократы как аристократы. Господа все важные, со своими высокими думами и проблемами, ну, один немного не от мира сего, но и он скоро сломается под напором общественного мнения и прочей ерунды. Иногда Хуану было даже жаль своего господина-ровесника — делает, что хочет, ловко ускользает от придворных и домашних проблем, но всё это однажды кончится.
Всё кончается. Свобода, вечер, жизнь. Главное — быть к этому готовым.
— О чём задумался? — действительно, один голос Тересы может заставить улыбаться. Милейшая женщина и верная служанка в этом доме.
Лучшее, что в ней есть — какое-то молчаливое чувство такта. Хуан довольно долго молчал, не желая нарушать отдалённый гомон и сладкое тепло в тесной, уютной кухоньке для прислуги.
— Обо всём понемногу.
— Вот и я так думаю, — немного невпопад отозвалась женщина, расставляя тарелки по местам. — Господа скоро закончат ужинать, я это потом протру… Обо всём, говоришь? Это важно, никуда не денешься. Вы, никак, с юным сеньором не поладите?
— Поладим?.. — Зачем «ладить» господину и слуге? — Я ни с кем не хочу сближаться. То есть… ближе, чем есть сейчас.
— Хочешь не хочешь, всю жизнь провисеть на середине не удастся, — веско заметила Тереса. — Дон Рокэ… мне кажется, ты его либо полюбишь, либо возненавидишь, третьего не дано. Хотя о доне герцоге говорят всякое, послушаешь — так уши завянут.
— Может быть, — Хуану не хотелось слушать о доне герцоге, как Тереса называла господина Алваро, но разговор требовал поддержания. — Вы, стало быть, любите?
— Конечно, — широко улыбнулась женщина и внезапно разразилась недлинной, но пылкой речью о том, как она, конечно, всех в этом доме любит и уважает, но дон Рокэ — просто замечательный, что он и сорванец, и лапочка, и озорства, и серьёзности ему не занимать, и всё в одном флаконе, какой же хороший ребёнок. Хуан не нашёлся, что ответить. Характеристика незабвенная, только не даёт ровным счётом ничего.
Будь у него в те же шестнадцать лет дворянский дом, дворянские деньги и дворянское время, тягучее и бесконечное, которым аристократы баловались, как дети игрушкой, понять сеньора было бы проще. Но, во-первых, Хуан никогда не ставил цели понять сеньора — приглядывать за оружием, вытирать пыль с книг и всё такое прочее можно было и без глубоких мыслей. Во-вторых, что-то не состыковывалось.
Например, то, что при всей замечательности юного сеньора между ним и остальным семейством стояла глухая непроходимая стена — столь осязаемая, что иногда её можно было разглядеть воочию. Или то, что иногда, задумавшись, Рокэ смотрел перед собой холодным стеклянным взглядом, и ему никак нельзя было дать шестнадцать.
Судя по тени, пролегшей на лице Тересы, и она хотела что-то добавить, но пора было идти. Опустевший трапезный зал, посуда, которую необходимо убрать и вымыть, непогашенные свечи — всё так просто и понятно, как и любая механическая работа.
— Доброй ночи, сеньор, — столкнувшись с Рокэ на пороге, Хуан в сотый раз забыл, что добавлять «сеньора» не обязательно.
— Доброй… — косо посмотрев на него, пробормотал наследник и поплёлся наверх. Хуан не понимал, что может быть такого утомительного в ужине, чтобы едва волочить ноги, тем более что чаще всего Рокэ носится по дому, саду, улицам и площадям с завидной скоростью. Впрочем, сановных родственников у него тоже не было. Пожав плечами, он молча взялся за работу. И в кои-то веки это не помогло освободить голову от мыслей.
Дёрнул же его чёрт подниматься по этой лестнице! В широкий круг обязанностей прислуги входили даже такие мелочи, как задувание свеч, если они вдруг горели в неположенное время. Предлог так себе, но Хуан напомнил себе, что ему всё равно, выставят и выставят — найдёт работу получше… Всё равно в комнату Рокэ пришлось ломиться без разрешения, поскольку вежливый стук сеньор проигнорировал, лёжа ничком на постели и даже не сняв одежды.
А свечи и вправду горели. Повременив с гашением, Хуан подошёл к кровати и опустился на одно колено, неуверенно коснувшись тёмных прядей на лбу сеньора. Рокэ не открыл бы дверь, даже если бы хотел — однажды, вытащив утопающего, знакомый матрос назвал подобное состояние полуобморочным. И требующим срочного внимания.
На счастье, Хуан отлично запоминал инструкции, рекомендации и прочие приказы; когда он вернулся через полчаса, шагая по уже спящему дому, с приготовленным по памяти отваром из нашедшихся в доме полезных трав, ничего не изменилось. На первый взгляд. Стоило на секунду отвернуться к столу, как тихий шорох нарушил молчание дома — кружка полетела на пол и разбилась, залив пол травяным настоем, а сам Хуан оказался прижат к столу лицом вниз с приставленным к горлу ножом. Сталь, коснувшись кожи, показалась ему тёплой — словно та, что всегда носят в кармане.
— Что ж, я предполагал и такой вариант, — вполголоса сказал Рокэ. Удивительно для возраста, но говорить громко он не любил вообще — может, ради впечатления, может, ещё из какого принципа, однако сейчас громче бы и не вышло. Хуан отстранённо заметил, что прыжок и хватка весьма сильны. — Отец бы не взял тебя из обычной прихоти…
— Простите, я не понимаю, о чём вы, — какая глупая фраза, и какая честная. — Причём здесь господин?
— Что было в кружке?
— Лекарство, сень… Дон Рокэ, я не сбегу и не буду с вами драться, но сейчас вам лучше лечь.
Наверное, в других домах за такое мнение его бы выкинули на улицу без денег и одежды. Но Хуан и не собирался выказывать подобострастие, да и вообще разживаться тёплыми чувствами к дворянам. Болен — лежи, здоров — иди, будь ты хоть герцог, хоть Его Величество.
— Уж это я сам решу, — решайте на здоровье, только вы сейчас упадёте. Хуан подождал — не упал…
