— Бог в наших сердцах! — возвысил голос священник. Это тоже было зря: дон Рокэ ни за что кричать не станет, но скажет так, что всем станет холодно у разгорающегося костра.
— В ваших — может быть, — лениво отозвался герцог. Он всматривался в огонь с подчёркнутым равнодушием. В пламени уже корчился мальчишка. — Должно быть, там тесновато. Вы уверены, что Он помещается в вашей грудной клетке?
— Скоро вы забудете эту ересь, — наконец-то инквизитор вернул спокойствие, — праведный огонь очистит вашу душу.
— Убьёт для начала… — зевнув и отвернувшись, дон Рокэ смотрел на небо. Он издевается! Как можно отворачиваться от собственного спасения?! Дикон подался вперёд и понял, что что-то мешает. Опустил глаза — пояс крепко затянут, за ним — старая Библия, разбухшая от воды, с потемневшими страницами… Неужели взял с собой?
Старая женщина кричала тоненько и недолго, ослабевшее тело быстро поддалось огню. Пересилив себя и зажимая лицо рукавом, Дикон смотрел на уходящий в небеса густой дым. Молитвы, шипение костра, далёкий плач, одинокий смех. Одинокий всегда, потому что больше некому смеяться в такое время и в таком месте. Молчание…
Должен ли он вмешиваться? Если да, то кто послушает мальчишку с чужой земли? Нет, нельзя, ни в коем случае нельзя! Это Алва делает, что хочет, у Дикона выбора нет. Любое пламя что-то сжигает, но на пепелище строится новый дом. Дон Рокэ не верит, никогда не верил, и всё равно он заслуживает спасения.
Крик. Неужели… Пробиваясь через толпу, Ричард рванулся к костру, задыхаясь от жары, духоты и боли, споткнулся, увидел всё с земли, из последних сил протянул к огню дрожащую руку и проснулся.
Никакой Севильи, никакого огня. Он в Корнуолле, на родине короля Артура, эльфов, фей, рыцарей и принцесс, рукой подать до воды — не до пламени. Сердце колотилось, как бешеное, рука до крови сжимала нательный крест. Выпрямившись кое-как и свесив ноги с постели, Ричард тряхнул головой и провёл руками по волосам. Влажные от пота, как противно… И ладонь исцарапана, но эта боль — ничто, пока она связывает тебя с Ним.
«Люби врага своего!»
Он вздрогнул и тут же отругал себя за это. Сколько можно цепляться за прошлое?! Ричард Окделл — лейтенант на боевом судне «Камелот», один из офицеров, который в будущем обязательно станет капитаном. Ведь твою должность определяет не возраст, а опыт, которого у Дика хватало с лихвой.
А пока офицеру приходится ютиться в дешёвой таверне с сырым постельным бельём, снующими туда-сюда крысами, невкусным элем и грубыми слугами. Скорей бы на корабль! На море можно вынести всё, только бы дожить до него, до моря.
Синий камзол, белая рубашка, такие же брюки с высоким поясом, обязательно шпага и кинжал; вообще-то на «Камелоте» не носили кинжалов, если капитан не велел готовиться к бою, но от этой привычки Ричард избавиться не мог. Так же, как и от этого кинжала. Великолепный баланс, гравировка на рукояти — распахнутая акулья пасть. Будь у него такие же зубы, как у этой акулы, жизнь сложилась бы совсем иначе…
The kingdom of the sea, it is ours to reign
We broke our chains, we broke our chains…
На первом этаже вонючей и грязной таверны уже гремели кружки и пьяные голоса. Уже? Он что, заснул под вечер?! Как бы никто этого не заметил! Ричарду и без того надоело выслушивать всякую гадость за спиной и в лицо, этот случай обязательно записали бы в графу «наш офицерик маленький ещё и спит после обеда». Ему семнадцать, а не десять, и всё ещё не воспринимают всерьёз!
По сравнению с другими грязными кличками «офицерик» был лучшим. Подавив раздражённый вздох и вспомнив, что он обещал капитану воздерживаться от дуэлей и больше не дырявить себе плечо, Ричард одёрнул камзол и вырвался из душной комнаты в такой же душный коридор. Моряки всё орали, хохоча:
May freedom guide the way, somewhere out
Where we belong…
Свободу нужно давать только честным и добрым людям, а не кому попало. Эти небритые и неотёсанные матросы убеждены, что им можно, они свято верят, что работают на себя, а не на Её Величество и великую Англию! А ещё они, эти неотёсанные матросы, его, Ричарда, люди, и ему с ними плыть ещё и ещё, пока не станет капитаном сам… и не выгонит к чёрту эту шваль… А лучше этой швали всё равно никого нет. Все доблестные матросы, которых он знал, погибли семь лет назад и никогда не вернутся.
— О, маленький офицерик! — «обрадовался» кто-то с крайнего стола. Ричард столкнулся взглядом с захмелевшим взглядом и сразу же вскипел от ярости. — Мы тут пиратские песни распеваем… Не хотите присоединиться? Вы ведь в этом разбираетесь…
— Не трогайте испанчика, — отмахнулся другой моряк, к большому счастью, не с «Камелота», но тоже свой в этом порту. — Лучше посмотрите, какой я сэр Фрэнсис Дрейк!
Чем именно он изображал Фрэнсиса Дрейка, Ричард досматривать не стал. Забыв об ужине, он выскочил на улицу и постарался успокоить себя несколькими глубокими вздохами. Не помогло.
Come and raise the flag!
Raise the flag!
«Офицерик» — это за возраст, «ребёночек» — это за то, что ходит в любимчиках у капитана, но хуже всего — «пиратик» и «испанчик». Настолько хуже, что иногда ему всерьёз хотелось сброситься в воду и не всплывать, но самоубийство — смертный грех, и только вина перед Господом удерживала Дика от этого шага. Он для них — никто. Всего лишь ребёнок, попавший в плен к испанским пиратам и выросший на чужом корабле. Теперь он сам — чужой, причём для всех, кроме своего капитана и своей королевы.
Королеву Ричард видел раза два, но она стала воплощением великой Англии в его глазах, а капитан наверняка бродит в порту, ожидая, когда «Камелот» снимут с рейда и они смогут отправиться в путь. Группа священников нуждалась в охране, и Ричард был счастлив их сопровождать. Но, опять же, до благородного дела ещё дожить надо…
Salute our brothers
Go paint the sky in burning red,
Come and raise the flag!
Raise the flag!
Raise the flag!
Raise the flag!..
Волны бились о борт «Камелота», как когда-то давно стучались в корму «Ланселота». Какое-то время атакованный и разграбленный испанцами «Ланселот» ходил под чужими флагами и чужим названием, пока дон Рокэ не
