Он и раньше замечал, что матросы «Сан-Октавии» молятся если не Богу, то дону капитану, но только теперь полностью осознал, почему. И сразу же столкнулся с болезненным молчанием швартующегося рядом корабля. С «Изабеллы» на них смотрели, и это очень слабо тянуло на приветствие. Вообще-то с такими лицами люди друг друга ненавидят.
— Хоть бы порадовались за вас, — ещё тише вздохнул Марсель.
— Не могут. Почти никому не удаётся выйти живыми из лап англичан, — поджав губы и тоже не повышая голоса, ответил Хуан. Виконту показалось, что старпому просто хочется кому-то это сказать, но не капитану же — а тут слушатель. — Люди не любят чужих успехов, месье виконт, особенно если не могут понять. Когда мы сойдём на берег, молчите.
Снова молчать? А тут захочешь — слова не вымолвишь! Они спускались по сходням, переносили добычу в телеги, кареты и повозки и не разговаривали. Один раз Валме чуть не врезался в чужого моряка, потому что того шатало от усталости. Они тоже устали, но никто не позволил себе сойти на землю и рухнуть, никто не был обессилен настолько.
Значит, вот чем оборачиваются атаки английских кораблей. Королеве Елизавете хорошо, она снарядила именитого пирата, обеспечила и себя, и его, сколотили ещё несколько суденышек — и пожалуйста, плывите и обогащайтесь. Марсель об этом слышал и даже слушал, но не придавал особого значения. Во время плавания стало чуть больше обидно за Испанию, только и всего. Но теперь, когда он понял, чего чудом избежал сам и чего не удалось избежать другим, стало тошно и страшно.
Все товары были выгружены, корабль — пришвартован, толпа молчала. Где-то кто-то рыдал пронзительным женским голосом, как будто жена не вернувшегося моряка. Чуть задержавшись на помосте, Марсель едва не отстал от своих и прицепился к Пако, с бесстрастным лицом шагавшего в конце отряда. Сейчас у всех были такие лица. Рокэ, Хуан и Луиджи — впереди, и они, разумеется, ни с кем не здороваются и не машут руками разношёрстной толпе.
— Там капитан Алва, — послышалось из толпы. Вперёд высунулись какие-то мальчишки, и они были единственными, кто осмелился выказать восторг. — Смотри, там же капитан Алва!
— Я, когда вырасту, сбегу из дома и пойду на «Сан-Октавию»!
Кажется, их осадили родители, и больше никто ничего не говорил. Территория порта казалась виконту огромной, больше океана, чем дольше они шли — тем тягостнее становились напряжённые и даже раздражённые взгляды.
— Демоны…
— Черти…
— Безбожники проклятые! Продали душу Дьяволу!
— Хранит их какая-то тёмная сила… Все умирают, а этим хоть бы хны!
— Отойди оттуда, сын мой, этот корабль проклят.
Этот? Этот корабль?! Марсель решил, что он бы легче перенёс оскорбление своей невесты, чем «Сан-Октавии». А конкретной невесты как раз не было.
— Кончилось, — с облегчением выдохнул Пако, когда они наконец вырвались в жилую часть города. — Видите, месье виконт, почему нас не встречают? Встречали уж, теперь предпочитают ждать дома…
Сказать было нечего, а что на это скажешь? Условившись встретиться вечером в какой-то всем известной таверне, моряки стремительно разбежались, и Марсель едва успел схватить Луиджи за локоть, чтобы уточнить название заведения. Что ж, до вечера время есть, нужно отбросить неуместную горечь после безрадостного прибытия в Андалусию и пройти стопами брата — поискать знакомых священников.
***
Католическая Лига то ли распалась, то ли нет, но поддержка испанского короля никуда не пропала. Стоило Марселю объяснить, что он беглый французский католик, душевно перекреститься и поцеловать большой палец в конце, как это обожали делать испанцы, ему открывались почти все дороги — пару раз сердобольные пожилые дамы даже накормили не очень голодного, но всегда готового перекусить виконта. Так он ближе к шести часам добрался до какого-то древнего храма в старой части города. Шансы были ничтожно малы, однако Марсель нашёл, что искал, и даже больше.
Например, во дворе в тени дерева сидел с чётками до неприличия знакомый священник. Его Валме видел у себя дома, когда они укрывали несчастных от погромов, устроенных протестантами и их союзниками. Было опасно, но как-то справились!
— Это вы, падре? — окликнул Марсель. Естественно, его не узнали, тогда он вкратце описал события тех жутких ночей во Франции и получил в ответ ошеломлённый взгляд:
— Вы, виконт? Старший сын графа Бертрама?
— Пока да, — кивнул старший сын. — Чем ещё могу подтвердить…
— Не надо, я узнал ваше лицо, — заверил святой отец и перекрестил себя, Марселя, дерево, ещё раз Марселя. — Господи, спаси и сохрани… Мы решили, что вы погибли!
— Вот отсюда поподробнее, падре, — попросил Валме и как бы невзначай уселся рядом. — Что вы делаете здесь и откуда знаете, что меня похоронили?
— Все мы во власти Господа, и это тоже воля Его, — объяснил падре, выждал положенное время и рассказал подробнее о том, как он перед отъездом, фактически — бегством, в Испанию заехал проведать своих спасителей и обнаружил семейство в горе. Горе, надо полагать, было условным, но Марсель всё равно умилился. Прошло уже около полугода, от наследника графа ни слуху, ни духу, ни письма, ни весточки.
Что оказалось ещё забавнее, папенька его всё-таки проклял.
— Я так и знал, — вздохнул Марсель, вытягивая ноги в тени дерева. Падре переспросил. — Ну, знаете, как-то раз он в шутку пригрозил, что если я не буду слать писем или пришлю слишком короткое письмо, он никогда не простит и отлучит меня от семейства. Любого из нас. Шутки шутками, насколько серьёзно граф меня проклинает?
— Боюсь, не в моих силах понять сего мудрого человека, — смутился и расстроился священник. Оно и понятно, папеньку знать надо… Валме был уверен, что отец шутит и на самом деле почти волнуется — почти.
Но падре-то этого знать не может!
— Как жаль! — взвыл проклятый виконт и примерил самое страдальческое из всех увиденных им лиц Луиджи Джильди. — Чем я могу заслужить
