— Так я и не дома, — напомнил Луиджи. Он рассеянно бряцал ключами от трюма и тоже не хотел видеть никаких берегов. — Многие спешат к семье, это нормально, моряки вообще любят дом… Потому что редко там бывают, я полагаю. Мне некуда идти, кроме «Сан-Октавии», но пока корабль будет в порту, на нём особо не поспишь.

— И куда ты деваешься?

— Занимаю комнату или две в дешёвой таверне. Пару раз гостил у Бласко…

Валме слушал его восторги по поводу испанских семей и думал, что зря он отказался страдать в одиночку. Стало только хуже. При одной мысли о том, что ему придётся покинуть раз и навсегда вечно страдающего, но весёлого собутыльника-боцмана, строгого не без причины старпома, немного не от мира сего, но лучшего в мире дона капитана, весёлых и отзывчивых ребят-матросов, которые учили его плавать… Год, целый год! Уплывать из дома оказалось не так тяжко, как теперь расставаться с испанским кораблём.

— Ещё раз спросишь меня о доме — стукну чем-нибудь, ей-богу, — не выдержал Марсель.

— Ты не так понял, — Луиджи примиряюще поднял руки, — я не к тому, чтобы ты поскорее уезжал… Думаешь, хочется поскорее расстаться? Конечно, нет. Сначала ты мне не очень нравился, но…

Этого было более чем достаточно. Повиснув на шее у расчувствовавшегося боцмана и хлопая его по спине, Валме лихорадочно соображал дальше. Что у него есть? Немного — ничем не обоснованное, но чрезмерно сильное желание остаться с моряками и один-единственный союзник в этом деле. Здравый смысл и логика подсказывали, что надо как можно скорее седлать лошадей и мчаться на родину, но… Для начала он немного посмотрит город и подумает ещё. Может, и придумает, как вывернуться из ситуации.

— Я к тому, — попытался продолжить Луиджи, выскользнув из объятий, — что ты можешь не спешить…

— Только что об этом подумал, — не соврал Марсель. — Есть пара мест, куда я точно должен зайти, даже если отвратительно задерживаюсь на пути домой… Не очень хочется, но сейчас это даже на руку.

Даже если бы он счёл приличным прямо просить о помощи Джильди, это бы ничего не принесло — просить прямо имеет смысл только капитана. Это одновременно самое сложное и самое простое: что ответит Рокэ, нельзя предугадать никак, значит, беспокоиться заранее тоже не о чем. Сначала и вправду стоит проведать пару соотечественников, которые либо жили в Андалусии, либо оставили для него стопочку писем. Должны были! Когда Сержа носило в Испанию сначала по церковным, а потом по любовным делам, было именно так.

— Одну-две ночи мы будем здесь, — наставлял боцман, пока Марсель заканчивал собираться. — Потом все разъедутся на месяц или два, до следующего плавания… Ты куда заспешил?

— Мм, прощаться, — пробормотал виконт. — Или просто проветриться.

— Дон капитан у себя, — без проблем угадал Луиджи. — Только ты извини, конечно, но болтай поменьше… Каждый раз, когда мы бросаем якорь, дон капитан становится немного… неразговорчивым. Его тоже не очень тянет на землю.

— Да мы товарищи по несчастью, — значит, болтать поменьше? На это он не подписывался! Ладно, на месте разберёмся, тем более, есть ещё два дня.

Сундуки, ящики и прочие радости морской жизни уже начали выгружать из трюма на палубу, чтобы потом побыстрее сплавить на сушу и облегчить корабль. Всё это добро было расставлено в самых неожиданных местах, и Марсель чуть не поломал ноги на пути в капитанскую каюту, хотя многие из этих сундуков ставил сам. Рокэ было трудно не узнать даже в светском камзоле, широкополой шляпе с пером и прочих составляющих костюма, какие виконт видел только на портретах и пару раз у себя дома. В каюте стало как-то грустно без карты на стене, со свёрнутыми флагами и бумагами, убранными в сумки компасами и чертежами.

— Слушаю вас. — Луиджи должен был предупредить, насколько «неразговорчивым» становился Алва, потому что от его голоса веяло только раздражением и холодом, несмотря на жару.

— Да я ненадолго, — от неожиданности Марсель почти стушевался. Зато разговор о всяком серьёзном точно откладывается. — Как вы думаете, индейское перо лучше вставить в шляпу или в петлицу?

Ерунда, зато не придерёшься. Не отвлекаясь от запечатывания какого-то письма, Рокэ ответил вполголоса:

— Для начала сойдите на берег, а там, если не передумаете, я в подробностях расскажу, куда и под каким углом вам лучше вставить это перо. Что-нибудь ещё?

Какие уж тут вопросы! Пробормотав что-то извинительное, Марсель как мог бесшумно отошёл.

***

В порту их встречали сначала радостно, а потом настороженно. Наблюдавший с краюшка палубы Марсель не сразу заметил перемену настроения в сухопутной толпе гуляк, зевак, женщин и рыбаков, а потом увидел, что вместе с ними с другой стороны приближается корабль. Тоже испанский и, кажется, тоже галеон, хотя Валме видел не так много этих суден, чтобы разбираться как следует. Но по сравнению с «Сан-Октавией» кораблик выглядел не просто потрёпанным — мёртвым. При ближайшем рассмотрении моряки на «Изабелле» оказались изрядно похудевшими, усталыми и больными, и как же их мало!

— Беднягам не повезло? — на всякий случай шёпотом спросил он у Хуана. Рядом был только старпом, придётся ему потерпеть — в конце концов, «месье виконт» честно помалкивает уже несколько часов, жуть какая. Оторвавшись от мрачного созерцания морских коллег, Суавес не очень понятно объяснил:

— Добро пожаловать на берег, месье виконт. Всё немного не так, как вы думали.

И действительно, всё было не так. Прибывавшие в Кадис торговые суда были по большей части именно такими — растрёпанными, побитыми и злыми. Можно было подумать, что не «Изабелле» и другим не повезло, а «Сан-Октавии» — не повезло выделяться из всей этой пёстрой несчастной компании. Марсель невольно вспомнил аханья и оханья маменьки, которая не хотела его отпускать ни на какие корабли. Моряки же, стонала маменька, моряки все тощие да больные, из пятидесяти человек возвращается хорошо если десять, штормы — смерть, еда — смерть, вода кончается, карты врут… И как он ни разу об этом не вспомнил?! Может, «Сан-Октавия» и вовсе сон?

Но это был не сон, виконт ущипнул сначала себя, потом борт — старпом посмотрел на эти жесты почти что с пониманием. Верилось с трудом. Да, они пару раз попадали в отвратительную погоду, но благодаря нечеловеческим предчувствиям опытных