– А если объявить им, что я неизлечимо болен и вот-вот умру?
– В части, где уже несколько лет нет болезней и люди способны силой мысли отращивать себе органы? Вы, верно, шутите!
Все не слава богу!..
– Тогда скажите им, что меня отправили в другую часть и я погиб по пути. Скажем, попал в аварию!
Вот уж не думал, что сам буду придумывать способы своего убийства.
– Не пойдет, – покачал головой полковник. – Это еще хуже. Так как испытуемые воочию не увидят вашей гибели, они будут сомневаться в том, что вы действительно мертвы. А значит, ваш образ по-прежнему сохранится в их памяти, и еще неизвестно, каковы будут последствия. Да, на какое-то время вы, несомненно, исчезнете. Но представьте ситуацию: кому-то из испытуемых покажется, что он увидел вас. Скажем, обознается, перепутав с каким-то офицером. По роте поползут слухи, что вы вернулись, и… вуаля – вы снова тут! Причем возникнуть можете где угодно и когда угодно. Нет уж, избавьте нас от таких сюрпризов.
Какое-то время мы оба молчали.
– Признаться, вы поставили нас в весьма затруднительное положение, – наконец сказал Светлов. – Насколько проще все было бы, согласись вы сотрудничать. Однако, как вы сами понимаете, отпустить вас мы не можем. Для нас это слишком рискованно, учитывая ваш характер. Мало ли чего еще от вас можно ожидать… Однако и устранить вас мы не в силах. По крайней мере, до тех пор, пока ваши создатели верят в то, что вы в добром здравии. Так что… привыкайте!
Он встал и обвел рукой камеру.
– Но вы не сможете держать меня тут долго! – вскричал я. – У солдат рано или поздно возникнут вопросы, отчего вы держите в заточении офицера и не принимаете никаких мер.
– То-то и оно… То-то и оно… – задумчиво сказал полковник Светлов и вышел из камеры.
Едва за ним закрылась дверь, я с яростью швырнул на пол заточенную ложку. Теперь уже бесполезную – орудие мучения, а вовсе не убийства. Однако, когда спустя полчаса явился надзиратель с баландой, я уже успокоился и пребывал в унылом смирении. Обреченный! И, опустившись на пол, я, пусть и без аппетита, поел. Толку истязать себя голодом, если даже он не способен тебя убить?
23 мая
«В этой камере вы находитесь лишь потому, что ваши создатели верят в то, что вы находитесь в ней» – эта фраза, сказанная Светловым, почему-то всплыла у меня в памяти, едва я проснулся. Весь сегодняшний день, как и вчерашний вечер после ухода полковника, я пребывал в подавленном состоянии. Но эта фраза вновь и вновь отчего-то возникала в памяти, не давала мне покоя. «Верят в то, что нахожусь здесь…» – в этом таился какой-то секрет.
И вдруг я понял какой. А что, если они поверят в то, что я нахожусь в другом месте? Окажусь ли я там на самом деле? И чем больше я думал об этом, тем увереннее становилась мысль, что это сработает. Если я действительно ожившая фантазия, сработает непременно! Вопрос лишь – как убедить своих создателей в том, что я не здесь? Сложновато, находясь в цепях и в подземелье. Есть, правда, небольшое окошко под потолком, в которое даже можно выглянуть, если стать на цыпочки. Да только за все дни, что я тут нахожусь, к этому окну не приблизилась ни одна живая душа.
Я думал над этим остаток дня, и у меня созрел-таки план. Я решил написать письмо. Благо бумага и ручка у меня есть. А так как я время от времени делаю записи в дневнике, то, что я пишу, никого не насторожит. Писал же я своим жене и ребенку, как теперь выяснилось несуществующим. Но солдаты-то об этом не знают, они-то уверены, что я – приехавший к ним офицер, у которого где-то далеко есть семья. В письме я коротко рассказал о том, что произошло недоразумение: мол, меня обвинили в преступлении, которое я не совершал, и взяли под стражу. Однако теперь все в порядке, начальство во всем разобралось, признало меня невиновным и освободило из заключения, а потому теперь я нахожусь в своей квартире, где и пишу это письмо. В конце я для правдоподобности написал, что очень их люблю, целую и с нетерпением жду, когда мы сможем увидеться.
Вырвав из тетрадки лист, я сложил его так, словно он был в конверте. «Если за мной наблюдают через скрытую камеру, план может провалиться, – думал я. – Надо отправить послание незаметно». Я встал на цыпочки и долго, изображая тоску, смотрел в окно. Я и раньше так делал, потому это не должно было вызвать подозрений. Достав из рукава заточенную ложку, я несколько раз осторожно, но сильно ударил ею по уголку оконного стекла, а когда оно треснуло, аккуратно надавил на осколок. Образовалась небольшая дырка. Затем я вынул из другого рукава письмо и просунул в отверстие. К счастью, снаружи был ветер. Какое-то время письмо трепыхалось у меня в руке, а затем я разжал пальцы, и послание умчалось вдаль. Если его кто-то найдет, может решить, что я написал письмо, оставил на столе, и его унесло в окно сквозняком. Остается лишь надеяться, что его найдут именно мои создатели, а не офицеры или кто-то из гражданского персонала.
Уже отправив послание, я вдруг подумал: если план сработает, выходит, фантазии могут управлять своими создателями! Эта мысль меня так позабавила, что я едва не рассмеялся. Нет, нельзя подавать виду, иначе тюремщики смогут заподозрить неладное! И все же, хоть я еще не на свободе, настроение мое улучшилось. Теперь остается ждать…
24 мая
Я уже дважды вскрывал себе вены – прошлым вечером и сегодня днем! Этот способ из всех испробованных методов самоубийства показался мне самым безболезненным – порезы вытерпеть несложно, а потом жди, слабея, пока не наступит беспамятство. С каждым разом делать это все проще. Вот уж не думал, что к собственной смерти можно привыкнуть! Теперь я даже не прячусь, наоборот, пускаю себе кровь так, чтобы видели мои мучители (если они, конечно, действительно за мной следят). Они знают о моих попытках покончить с собой, так
