– Не совсем. Создатели наделили своего сослуживца всеми качествами, которые знали сами: обликом, характером, кое-какими привычками и знаниями. Так что внешнее, визуальное сходство – абсолютно. Но вот внутренний мир, переживания, личные тайны, а также знания, о которых даже не подозревали сослуживцы, – все это навсегда сгинуло вместе с реальным телом. Быть может, истинная сущность этого человека теперь пребывает в каком-то загробном мире? Ведь есть мнение, что сознание – вместилище души и после смерти эта самая душа отправляется в иные миры… Впрочем, это уже вопрос теологический. Для нас же важно лишь то, что мы имеем в нашем реальном мире. А имеем мы эрва – абсолютно новое существо, созданное разумом, очень похожее на оригинал, с которого скопировано.

Светлов ушел, сказав напоследок, что его предложение о сотрудничестве пока в силе, мол, подумайте хорошенько. Я долго сам не свой бродил по камере, думал, разбивал кулаки о стены. А потом заметил на полу среди обрывков бумаги эту тетрадку. Я все же решил описать недавние события. Сам не знаю для чего. Быть может, как исповедь для потомков?

20 мая

Я уже сутки сижу в этой камере и, кроме человека в белом халате, который приносит баланду, никого не видел. Человек этот до раздражения молчалив. Он игнорирует все мои вопросы. Не назвал даже своего имени. Он просто молча опускает котелок с какой-то съедобной бурдой на доску, туда же кладет кусок хлеба и ставит стакан чаю. Затем подвигает доску так, чтобы я мог дотянуться до еды. Спустя час возвращается и забирает посуду. Я не ем. Для чего? Ведь Светлов прав: если я всего лишь иллюзия, в чем смысл моей жизни? Мое прошлое – всего несколько дней, прожитых в этой части, настоящее – сырой подвал и цепи на руках. И в будущем, похоже, ничего лучшего мне не светит. Конечно, если не согласиться на предложение полковника…

Он заходил с утра. Поинтересовался, не передумал ли я. Ответ был «Нет!».

– Не понимаю, чего вы так упорствуете?

– Вы хотите, чтобы я спокойно жил, зная, какие мерзости тут творятся, и врал, глядя в глаза этих несчастных подопытных? Ну нет! Уж лучше подвал и цепи! Отпустите меня – и пожалеете. Я найду способ вас остановить!

– Какой правдивый ответ, – задумчиво сказал полковник. – Кстати, вы ведь могли обмануть нас. Согласиться на наши условия, выбраться отсюда и попытаться, например, позвонить на «большую землю». Однако не делаете этого и прямо заявляете о своих намерениях. Честный, решительный… Это, оказывается, и слабые стороны характера, данного вам вашими создателями. Нам бы туго пришлось, пожелай подопытные хитрого и изворотливого офицера. Ну, это ваш выбор…

…Снова приходил этот безмолвный человек в белом халате. Передо мной стоит еда, но я по-прежнему к ней не притронулся. Хотя, признаться, навредить так могу лишь себе. Надзиратель забирает посуду независимо от того, пуста она или нет. Моим мучителям плевать на мое состояние. Есть же хочется так, что желудок сводит. Уж не знаю, способны ли иллюзии умереть от голода и жажды, но испытывают они их точно. Особенно хочется пить. С трудом сдерживаюсь, чтобы не выпить хотя бы чай. Но если выпью – значит сдался!

Я все думаю о будущем. Если я не собираюсь согласиться на условия полковника, как планирую жить дальше? Провести остаток дней в этой камере? От одной мысли тошно. Признаться, я все больше подумываю о том, для чего мне вообще жить. Если я – иллюзия, мое существование не имеет смысла. С другой стороны, есть более простые и быстрые способы покончить с собой, чем медленно умирать от голода. Например, у меня есть цепи, концами они крепятся к стене. Если обмотать одну из них вокруг шеи…

…Решено! Прощайте, мои создатели и мучители! Радуйтесь, читая эти строки. Вот, как вы и желали, запись о том, что думает порожденное фантазией существо, узнавшее, что оно всего лишь иллюзия! Прощай, никчемная жизнь…

21 мая

Как это ни удивительно, я все еще жив. Похоже, моя попытка суицида провалилась. Подозреваю, надзиратель заметил, что я пытаюсь удавиться цепью, и успел меня спасти. Видимо, какое-то время я провалялся без сознания. Когда очнулся на полу камеры, рядом никого уже не было. Одно удивляет – я не испытываю боли в горле, да и следов от цепи на шее не чувствую. А ведь там непременно должна была остаться рана! Ощущение такое, будто и не было никакой попытки самоубийства.

Черт бы его побрал, этого надзирателя! Еще пара мгновений – и я был бы свободен от всего этого кошмара! Да уж, непросто решиться на такое второй раз, но все же придется. Надо лишь дождаться, когда человек в белом унесет еду, – он всегда уходит из подвала и долго не возвращается. Второй раз он не сможет мне помешать!..

…Черт! Черт! Черт! Будьте прокляты этот подвал, эти цепи, этот надзиратель, эта мерзкая воинская часть! Я все еще жив! Я ведь был уверен, что в подвале никого нет! Я дождался, пока стихнут вдали шаги и хлопнет входная дверь, прежде чем накинуть себе цепь на горло! Быть может, за мной постоянно наблюдают, например, с помощью скрытой камеры?

Кстати, у меня снова не осталось никаких следов после удушения. Как такое возможно? Хотя в этой воинской части люди себе руки силой мысли отращивают, что говорить о каких-то там шрамах. Возможно, объяснение в этом.

Так или иначе, надо придумать иной способ свести счеты с жизнью. Причем такой, чтобы сразу и наверняка. Мертвых даже тут не воскрешают. Несчастный Русов тому пример…

…Приходил надзиратель, приносил баланду. Я сделал вид, будто смирился, и поел, и между тем незаметно спрятал в рукав ложку. К счастью, надзиратель, забрав пустую посуду, этого не заметил. Затем я несколько часов просидел в углу, делая вид, что сплю, сам же украдкой точил ложку о каменный пол. Она стала так остра, что можно бриться. Теперь осталось осуществить задуманное. Даже если за мной следят, когда я перережу себе горло, им не успеть – пока добегут сюда, буду уже мертв. Хватило бы только духу. Главное – не струсить!..

…Это какое-то безумие! Я по-прежнему жив!

Господи, за что? Я собственноручно вскрыл себе горло! Каких усилий воли мне стоило на такое решиться! Ни за что на свете не смогу снова добровольно пережить такую боль… И что же, все было напрасно? Я все еще жив! Все еще жив! Жив! Жив! Будь проклята такая жизнь!

Я долго метался по камере, умоляя: «Убейте меня! Освободите!» Но мои мучители остались к этим мольбам