Одно мне невдомек: для чего они это делают? Зачем им оставлять меня в живых? Ведь мое исчезновение всем только на руку. Нет человека – нет проблемы (пусть и вымышленного человека). Но они для чего-то упорно возвращают меня к жизни. Сейчас вот держу в руках свою заточенную ложку. Она по-прежнему у меня. Мне жутко! До сих пор не верится, что я оказался способен сотворить такое. Хотя, возможно, нашел бы в себе силы сделать это еще раз, если бы был уверен, что это конец. Но где гарантия, что я вновь не очнусь в этой камере? Меня пугают не боль и смерть, а бессмертие. Как, однако, забавно: сколько людей на пороге смерти усиленно борются за жизнь, цепляются из последних сил, просят высшие силы хотя бы на миг продлить их никчемное существование. Я же, наоборот, упорно пытаюсь умереть, а бессмертие висит надо мной как проклятие. Эй, вы, те, кто так любит жизнь! Согласились бы вы продлить свой жалкий век, избежав смерти в обмен на подвал и цепи?
Эта мысль отчего-то так позабавила меня, что я расхохотался. Я что, и вправду смеюсь? Похоже, схожу с ума! Вот мое будущее – обезумевший сумасшедший, скованный цепями в подземелье. Я тут же вспомнил Русова, и мне стало не до смеха, жутко. Ну уж нет! Я должен пытаться снова!
Есть идея. Попробую сесть в углу, вскрыть заточенной ложкой себе вены и, спрятав за спину порезанную руку, притвориться спящим. Надеюсь, кровь не вытечет из-под меня и не выдаст. Быть может, я успею потерять достаточно крови, прежде чем они поймут, что я вовсе не сплю…
22 мая
«Если вам так нравится истязать себя, это ваше право. Можете продолжать в том же духе. Однако ваши попытки бессмысленны…» – это было первое, что я услышал, вернувшись к жизни.
Не вышло? Снова жив? Впрочем, я уже так привык к провалам, что не ощутил прежнего отчаяния. Лишь пустоту и разочарование. Открыв глаза, увидел у своего лица армейские ботинки, а взглянув вверх, разглядел нависающего надо мной Светлова.
– Пожалуйста, перестаньте мучить меня, – взмолился я, с трудом поднимаясь с пола. Сил хватило лишь отползти к стене и сесть, привалившись спиной к холодному бетону. – Почему вы не даете мне умереть? Прошу, убейте меня!
– Убить… – повторил полковник и вздохнул. – Если бы было все так просто…
Он отошел к дальней стене, присел на корточки и, сцепив перед собой пальцы, задумчиво уставился на меня.
– Поверьте, если бы это зависело от меня, я бы позволил вам свести счеты с жизнью и тем самым избавил бы и себя, и вас от проблем. Но…
Он замолчал, и от этого молчания мне стало не по себе.
– Но? – повторил я, предчувствуя, что ответ мне не понравится.
– Как это ни прискорбно признавать, мы несказанно далеки от понимания природы оживающих фантазий.
И вы тому пример. Знай мы больше, конечно же, не допустили бы такого просчета. Мы даже предвидеть не могли последствия! Это и неудивительно, ведь до этого мы имели дело лишь с временными фантазиями. Вскоре после сотворения они рассеивались сами собой – и никаких проблем. Есть, правда, еще собака Никта, которая здравствует и поныне. Однако, в отличие от вас, она не обладает разумом и способностью говорить, оттого с ней тоже проблем никогда не возникало…
– Да не томите же, профессор! – оборвал я его рассуждения. – Если в том, что я все еще жив, не ваша заслуга, так объясните, в чем проблема?
– В вас! – ответил он и, помолчав, добавил: – Как же долго мы добивались того, чтобы породить постоянную фантазию! Однако ни разу не задумались над тем, как потом эту фантазию устранить.
– Хотите сказать, я бессмертен? – Это привело меня в ужас.
– Нет, не бессмертны. Однако и умереть так просто не можете. Человек – порождение природы, и убивает его природа: он умирает от старости, болезней, физических повреждений. Вы же – порождение разума. И убить вас может лишь разум! Причем разум, вас породивший! До тех пор, пока живы ваши создатели и пока они верят в ваше существование, ничто не способно вас ликвидировать.
Светлов сказал это с таким сожалением, что я поверил, что он не врет. Выходит, я был все-таки прав: мое исчезновение им лишь на руку, и будь у них возможность, меня давно б уже не стало. Не убей я себя сам, это сделали бы они. Значит, они не могут!
– Вы говорили, что иллюзии могут жить лишь до тех пор, пока их окружает светлозан, – припомнил я. – Что вам мешает просто посадить меня в машину, отвезти подальше, туда, где нет вашего газа, – и дело с концом. Ведь я, как вы сами сказали, исчезну!
Полковник покачал головой:
– Признаться, я тогда блефовал, просто вас пугал. Да, за границей действия светлозана вы исчезнете. Однако не погибнете. Ведь вы – фантазия. Место вашего обитания – не этот мир, а разум ваших создателей. В реальном мире вы лишь проекция, порожденная верой ваших создателей в то, что вы существуете. Даже в этой камере вы находитесь лишь потому, что ваши создатели верят в то, что вы находитесь в ней. Вся рота испытуемых знает о том, что вы под арестом и содержитесь в подвале санчасти. Именно поэтому вы, умирая, вновь и вновь возникаете тут. Даже если мы отвезем вас за границу действия светлозана и вы исчезнете, спустя какое-то время снова окажетесь в этой камере.
Меня пробрал озноб. Это какой-то замкнутый круг! Неужели я обречен? Неужели выхода нет? Зато, если у меня и были до этого сомнения, действительно ли я иллюзия или меня просто дурачат, теперь их не осталось. Был бы я живым существом, не сидел бы сейчас в этой камере.
– Выходит, для того, чтобы я умер, вам нужно убедить моих создателей в том, что я мертв. Так?
– Именно!
– В чем же проблема? Просто убейте меня на глазах у солдат, чтобы у них не осталось сомнений. – Я уже готов был на все, что угодно, лишь бы прекратить этот кошмар.
– Скажете тоже, убейте! –
