– Граф! – неожиданно для себя закричал я.

Собака остановилась, повернула голову. Хвост слегка качнулся. Мой взгляд встретился с умными чайного цвета глазами пса. Вдруг откуда-то издали раздался тихий свист. Пес вздрогнул, насторожил уши, снова взглянул на меня, вильнул хвостом и скрылся в белой мгле.

– Ты знаешь эту собаку? – удивился Трошников.

– Антон, ты веришь в привидения? – спросил я, все так же всматриваясь в туманную дымку.

– К чему это ты?

– Это Граф. Мой пес, – ответил я и тихо добавил: – Он пропал семь лет назад!

Мы вернулись в караулку, заперли дверь, и я подумал, что вряд ли до приезда смены рискну ее открыть. Мой недавний героический дух улетучился. Уж лучше сдохнуть от ран, чем в пасти подобной твари!

– Ты уверен, что это тот самый пес? – спросил Трошников. – Может, просто похож? Или это вообще Петровича собака?

– Да он самый, я тебе говорю, – настаивал я. – Ты же видел, я позвал его, и он откликнулся!

– Странно это все как-то…

Когда мы проходили мимо столовой, оттуда послышался поток матерной брани. Мы сразу же завернули туда. Оказалось, что крик доносился не из самой столовой, а из приоткрытой двери, ведущей к деревянной пристройке. Обычно там хранилась провизия. В пристройке мы обнаружили Шуровича, яростно пинающего коробки с сухим пайком.

– Шур, ты чего?

– Да вот, поели мы, ребята! – злобно вскричал тот.

И, не дожидаясь вопросов, пнул в нашу сторону стоявшую на полу открытую банку с кашей. Та покатилась, ударилась о мой сапог, и из нее высыпался клубок длинных черных червей. Я отскочил, едва сдержав тошноту.

– Фу, блин! Чё за фигня?

– Это не фигня, Зверек, а дрянная реальность, – зло ответил Шурович. – Так во всем хавчике!

– Ненавижу червей! Я в детстве даже на рыбалку никогда не ходил, чтобы к этим тварям не прикасаться. А после тех монстров на посту, так вообще…

– Погоди, – перебил Трошников, разглядывая эту мерзость. – Это не просто черви!

Я снова взглянул на банку и тут же отвернулся. Меня чуть не вывернуло. Но успел заметить, что черви необычны – покрыты черными чешуйками. Точно так же выглядят все чудовища!

– Шур, а что ты тут делаешь? – спросил я. – Агеев же сказал по одному не ходить. Тем более за пределы караулки.

– Жрать-то чё-то надо! – возразил Шурович. – Да к тому же я и не вышел.

Я с сомнением окинул взглядом грубо сколоченные из горбыля стены пристройки, в щели которых белым паром затекал туман.

– Пойдемте-ка лучше отсюда, – сказал Трошников.

– Да что за дерьмо тут происходит? – воскликнул Шурович, все еще сетуя по поводу потерянной возможности набить брюхо. – Что у них там, в зоопарке, еще и черви обитают?

– Признаться, это все меньше напоминает зоопарк, – ответил я, отступая к двери. – Как вообще эта дрянь смогла попасть в закрытые жестяные банки?

– Черт, когда же смена подъедет? – вздохнул Шурович и запер дверь кладовки на металлический засов.

Время тянулось резиной. Каждый час казался долгим, как день. Мы ждали. Из караулки после нашей едва не окончившийся трагически вылазки больше никто выходить не рискнул. И мы обреченно смотрели, как с каждым часом становится все хуже нашим товарищам, особенно Бабину и Сычеву. Мои раны тоже болели беспощадно. Мы надеялись лишь на смену.

Я вошел в комнату начкара. На полу, облокотившись о кровать, дремали Бабин с Роганиным. С постели свисала бледная рука укрытого с головой шинелью Сычева. Я тоже присел на пол. Бабин проснулся, приподнял кепку, кивнул мне и снова уронил голову на грудь.

– Как Серега? – поинтересовался я.

– Лучше не спрашивай, – ответил Бабин. – Надеюсь, до вечера все же продержится.

Он повернулся на другой бок, при этом прикрыв глаза и стиснув зубы. Видимо, его мучили собственные раны. Однако вечно невозмутимый Слава Бабин ни разу не обмолвился, насколько ему плохо.

Сычев дернулся, стащил с головы шинель. Я подтянулся, привстал, взглянул на него. Огромные капли пота блестели на широком лбу. Я отметил, что Сычев сильно изменился: казалось просто нереальным, что человек может так быстро и до такой степени похудеть. Щеки впали, глаза ввалились. Лицо, казалось, вылепили из воска. Бык стал похож на восставший из могилы труп.

– Да уж, поскорей бы смена, – согласился я.

– Смена, смена, – раздраженно хмыкнул Роганин. – Будет ли она вообще, эта смена?

– Ты о чем?

– При таком тумане они хрен сюда доедут!

Он говорил так, словно вот-вот сорвется на панику.

– Если пойти пешком… – задумчиво добавил он. – Тут всего-то километров двадцать.

– Чё, дурак? – поразился я.

– А что? Если сейчас выйдем, еще засветло доберемся. Вспомни, у нас же были марш-броски на двадцать пять километров, причем в полной амуниции. А тут налегке. Первые километров пять можно вообще пробежать…

– Вовка, не гони, – сказал Бабин. – Они скоро подъедут. Вот увидишь. Всего пара часов осталась. Может, и туман к тому времени спадет.

– Ага, жди, – продолжал причитать Роганин. – С ночи ничуть не рассеялся. Даже плотнее стал. Вообще странный он какой-то, туман этот.

Я взглянул на окно. Оно походило на аквариум, заполненный молоком. Действительно, с этим туманом не все в порядке. Стал появляться он еще вчера вечером, хотя обычно в такую погоду туманы вроде как не выпадают. Потом был дождь – туман тоже остался. А ночью он, словно волной, накатился неизвестно откуда и окутал всю округу. Монстры и туман явно как-то связаны… Впрочем, нам-то что до этого? Наша задача – выжить!

– Нет! Не-е-ет! – вдруг завопил Сычев.

Мы вскочили, склонились над ним. Бык скорчился в постели, все его тело свело судорогой.

– Черт, опять! – выдохнул Бабин, придавливая Сычева за плечи к кровати. – Зверек, ноги держи!

Сычев бился и кричал. Я надавил на голени. И вдруг мне показалось, будто что-то проползло у меня под ладонью. Я отдернул руки. Сычев выгнулся, забил ногами.

– Держи, я сказал!

Я снова навалился на ноги, не сводя глаз с искаженного болью лица Быка. Рот его был открыт, и из горла вместе с хрипом вырывался странный зеленоватый пар. И вдруг я заметил, как шея Сычева вздулась, а затем бугорок кожи прокатился под китель.

– Что это?

– Не знаю, но у него это уже было. Похоже, Бык правду говорит. Ну, о том, что в нем кто-то есть.

Бабин взглянул на меня, и я увидел в его глазах страх. Представляете? Страх в глазах невозмутимого Бабина!

Сычев наконец обмяк и затих. Бабин снова прикрыл его лицо шинелью. Он устало опустился на пол, жмурясь от боли и прижимая локтем окровавленные бинты на боку.

– Я же говорил, что надо уходить отсюда. Нужно идти навстречу смене, – снова запричитал Роганин. – Потом наступит ночь, и будет поздно. Эти твари нас всех сожрут!

– Вовка, – устало сказал Бабин, – пожалуйста, заткнись!

Приступ у Сычева случился еще дважды.

– Потерпи, Серега. Смена вот-вот приедет, – успокаивали его. Но лишь до тех пор, пока