– Все, Антоха, не могу! – выдохнул я.

– Тебя же сейчас сожрут, дебил!

– Пусть жрут. Мне уже по хрену… – В висках стучало, все плыло перед глазами, плечо жгло, мышцы ныли. – Не могу больше!

– Не на то ты, Зверек, «по хрену» говоришь!

Я вздрогнул. Кулаки непроизвольно сжались. Антон молодец: эта фраза мигом придала мне сил…

Это случилось полтора года назад, еще в учебке. Маленького роста, худощавый, слабый, с детства больше привыкший к умственному труду, чем к физическому (пока мои сверстники ходили на стадионы и в тренажерные залы, я – в библиотеки), оказавшись в армии, я не просто занял последнее место в строю по ранжиру – я был вообще последним во всем. Подтягивался, бегал, чистил оружие, рыл окопы, работал – все у меня получалось гораздо медленнее, чем у остальных. Но армия – система, где нет отдельных личностей, есть лишь единые организмы: отделение, взвод, рота, батальон… И не важно, насколько сильны, выносливы или ловки лучшие в подразделении. Меряют всегда по последнему. Если девяносто девять из ста пришли к цели с опережением, а сотый отстал – боевая задача считается невыполненной. Если девяносто девять звеньев из ста сделаны из стали, а одно оловянное – цепь порвется в этом месте независимо от того, насколько крепки другие звенья. Так вот, этим слабым звеном всегда оказывался я.

Нашему взводу неоднократно влетало из-за меня от командиров, а мне, в свою очередь, доставалось от сослуживцев. Признаться, я и не пытался что-либо изменить. Воспринимал это как должное. Я был твердо убежден, что это связано исключительно с моей неприспособленностью к физическим нагрузкам. «Одним – лопату и лом держать, другим – ручку и карандаш», – думал я. И эта позиция меня вполне устраивала. Так что, получая в очередной раз по зубам, я терпел эти муки, воображая себя этаким благородным скакуном, забиваемым ломовыми мулами за неспособность впрягаться в общую упряжку и тянуть ее наравне со всеми. Подобной же мыслью я тешил себя и в тот день, когда на пятикилометровом марш-броске, выбившись из сил, я плюнул на интересы убежавших далеко вперед сослуживцев и перешел на шаг.

И вдруг, откуда ни возьмись, рядом оказался Антон Трошников.

– Ты чего? Побежали! – сказал он.

– Не могу, – ответил я.

– Побежали, Зверек, не гони. Опять сам вкиснешь и весь взвод подставишь.

– Ну и по хрену!

– Не прав ты, Зверек. – Антон пошел со мной рядом. – Посмотри на меня, на пацанов. Думаешь, мне или им легко? Думаешь, что нам это нравится или мы рождены для того, чтобы лопатами махать или бегать, как кони? Нет! И мне, и им тяжело точно так же, как и тебе. Да только мы бежим. Бежим, потому что надо! Потому что есть общая задача – цель, которую нужно достичь любой ценой. Так что, по-моему, ты, Олежа, не на то «по хрену» сказал. Вот ты говоришь: «Мне тяжело, а потому по хрену на все: на то, что по мордам получу, что друзей подставлю». А ты, наоборот, скажи: «Ну и по хрену, что тяжело, – справлюсь!» И увидишь, как все вокруг тебя изменится.

Я молчал.

– В общем, тебе решать, – махнул рукой Антон. – Как говорит наш взводник, «каждый барсук сам носит свои яйца». И все же делай выводы, Зверек!

Трошников побежал дальше, догонять остальных. Я какое-то время все так же тащился пешком, не столько от усталости, сколько из принципа. Тоже мне учитель сыскался! Однако в голове все же вертелись его слова. «А ведь он прав, – вдруг подумал я. – Конечно, он говорил лишь об армейских нагрузках. Но если вдуматься, так ведь во всем! Я оказался в армии только потому, что не смог поступить в университет. Мне не хватало всего одного балла, многие мне говорили, что это не проблема – есть способы все решить, и даже советовали как. Но я предпочел сдаться, опустил руки и просто забрал из деканата документы. А если бы не сдался? Ведь стоило приложить немного усилий…»

И я вдруг осознал, что такое со мной случалось не раз. Как только у меня на пути возникало препятствие, я не искал способов обойти его, а поворачивался и шел в другом направлении, чаще всего – в обратном. Мол, значит, не судьба… Да только судьба-то любит победителей! А победителями становятся лишь те, кто, несмотря ни на что, преодолевают стены! И если я буду каждый раз бросать все только потому, что стало тяжело, как тогда жить? Несмотря на все трудности, не сойти с дистанции – вот главный принцип жизни. Иначе всегда будешь плестись в хвосте и ничего не добьешься.

И вдруг, осознав это, я неожиданно для себя спрятал самолюбие куда подальше, собрал волю в кулак и побежал. Я еще никогда в жизни так не бегал! Задыхался, придавливал локтем ноющий бок, перекидывал с плеча на плечо натирающий и без того уже содранную в кровь спину автомат, кусал губы от боли, заставляя работать стертые до кровавых мозолей ноги, но бежал. И все это время в голове билась одна фраза: «По хрену, что тяжело! По хрену, что тяжело! По хрену, что…» С этой мыслью я и пришел к финишу. В тот день впервые наш взвод вложился в норматив…

И вот теперь, полтора года спустя, я снова опустил руки, сломленный трудностями и отчаянием. Уже совсем рядом раздается треск ломаемых ветвей, а я все сидел на поросшей травой кочке. Мне казалось, что я уже вижу мелькающие в тумане темные очертания чудовищ…

– Ну! – Антон протянул мне руку.

Собравшись с силами, я схватился за его ладонь и кое-как поднялся на ноги. «По хрену, что тяжело! По хрену, что тяжело!..» И, волоча автомат, из последних сил я поплелся следом за Антоном Трошниковым. А в голове как заклинание билось: «По хрену, что тяжело! По хрену!..»

– Туман редеет! – воскликнул Шурович, перехватывая поудобнее Сычева, еле передвигающего ногами.

Белая пелена вокруг действительно стала прозрачнее. Я уже довольно четко видел спины впереди бегущих. И чем выше мы забирались, тем больше деревьев и кустов могли разглядеть вокруг. Это придало сил. Я подхватил Сычева под другую руку, и мы ускорили бег. И вдруг туман пропал. Перед нами открылась поросшая травой и цветами поляна – вершина сопки.

У меня закружилась голова от внезапно обрушившихся тепла и света. Вдали на фиолетовом небосводе сияло ослепительное алое солнце и медленно клонилось к покрытому клубящимся туманом горизонту. При взгляде вдаль перехватило дух. Со всех сторон нас окружало белое море, и казалось, ему нет конца и края – словно облака внезапно поменялись с землей местами. Кое-где из этой волнующейся молочной