– Давайте, никто не спорит, – Лимпопо сняла экран Итакдалее и положила его в карман. – Бес, ты можешь помочь? Оповести всех, сформируй интерфейс для отслеживания, что сделано и что предстоит сделать.
– Уже делаю, – Бес никогда не переставала верить в Окончательный расчет. И никто из тех, кто работал над выгрузкой сознания и его симуляцией, не переставал в него верить. Эта была негласная мотивация, стоявшая за этим проектом, единственный способ быть уверенным в том, что даже если зотты устроят большой геноцид, ты вернешься в этот мир как бессмертный призрак в компьютере и будешь гнать их, бичуя страхом, до самого края земли.
Но даже во время работы она переживала за Акрон и думала, что же там происходит с Тэм, Гретил и Сетом.
[XIII]Сет вставал по будильнику каждый час, чтобы проверить уровень снега и понять, во-первых, можно ли двигаться дальше, а во-вторых, не были ли они погребены под непробиваемым наносом. Остальные установили свои будильники с двадцатиминутным смещением. Ему удалось вздремнуть первый час в неудобном контейнере. Будильник сработал совершенно внезапно. Он практически запаниковал, пытаясь отыскать, куда же он дел эту чертову штуку. Этот ужас так поднял уровень адреналина, что когда он залез обратно, то сонную одурь как рукой сняло. Он поиграл в старую акустическую мини-игру, за которой днями просиживал ребенком, пытаясь совместить ритм и высоту звуковых тонов в наушниках с пощелкиваниями пальцев и задорными посвистываниями.
Интерфейсные поверхности скафандра ушли вперед на три поколения от тех, для которых была создана игра, и служили абсолютно другим целям, нежели те поверхности, с которыми он вырос. Эта игра была значительно более трудной, пока он не подстроил чувствительность интерфейсов.
Играя, он ностальгически оценил те сотни часов, проведенные за игрой, а потом вспомнил, почему прекратил играть – он выиграл в нее у другого парня, Ларри Пендлтона, с которым был периферийно связан, а тот был одним из учеников многочисленного девятого класса в колледже Ярвиса. Он плохо знал Ларри, но иногда они оказывались с ним в одной группе, и он понял, что если Ларри и не крутой, то, во всяком случае, не полное дерьмо.
Но потом Ларри сказал:
– Эй, Сет, хорошая партия. Но думаю, что у тебя – естественное преимущество.
Все остальные не поняли, что Ларри имел в виду, или сделали вид, что не поняли. А Сет все понял сразу.
– Ты чернокожий, поэтому тебе лучше даются ритмические игры. У вас, у чернокожих, есть ритм, все это знают… – Сет понял, что Ларри опустил ремарку, чтобы оставить место для правдоподобного отрицания, что его заявления не были расистскими, что Сет лишь демонстрировал ранимость и тягу к некой социальной справедливости.
С его белыми друзьями у него был негласный договор: он не говорит о том, что он черный, за исключением самых безобидных шуток. Признать, что он единственный чернокожий в толпе белых, было равносильно обвинению всех остальных в расизме: Почему я здесь единственный черный? Этот негласный договор все понимали, и никто не делал никаких замечаний, особенно азиатские и индийские дети в учебной группе, так как все остальные не должны были замечать расовых особенностей друг друга, а наличие Разозленного меньшинства стало бы обломом для всех остальных.
Все в нем клокотало от стыда и гнева из-за этого долбаного Ларри Пендлтона, который жил десятилетия назад в дефолтном мире и, может быть, уже умер от каких-нибудь устойчивых к антибиотикам бактерий или сидел в тюрьме, или работал на нестабильной работе, боясь, что его не сегодня-завтра уволят. Так, впрочем, жили и все остальные. Но Сет подавил в себе стыд и злость за то, что притворился, что не заметил расизма, за то, что пытался сказать себе, что рано или поздно придется перестать испытывать его терпение.
Следующий час он спрашивал себя, был ли он чернокожим или ушельцем, или же чернокожим ушельцем, а может, кем-то еще, а может, всем вышеперечисленным. Нечасто задавался он этим вопросом. Однако такие размышления разозлили его. А ему не нравилось быть злым. Ему нравилось быть смешным и похотливым, беззаботным, вечно недооцененным, что давало многочисленные преимущества. Его воспринимали как безобидного чудика: «он черный, но классный, не делает из этого ничего такого», и он начал этим пользоваться еще с отрочества. Это означало, что он видел и слышал вещи, недоступные для его чернокожих друзей. Многое из этого было повседневным расизмом. Некоторые вещи были хорошими. Ведь он знал, что его характеризует не только цвет кожи.
Такое заточение в футляре сводило его с ума. Но он мог думать только о цвете кожи. Он даже не мог видеть свою кожу в темноте. И потом появилась эта игра «Тамперу», в которую он играл постоянно, пока в его запястьях не появились ощущения, типичные для хронического растяжения сухожилий.
Он проверил время. Сорок одна минута до того, как нужно будет высовывать голову наружу. Он вздохнул. Его запястья так сильно болели, что он не мог играть дальше и…
Крышка открылась, и показалось ухмыляющееся лицо Тэм. Солнце отражалось от стекла ее скафандра, закрывая своим светом ее глаза и скулы. Но эти губы он узнал бы где угодно.
– Вставай, спящая красавица. Прекрасный принц пришел, чтобы поднять тебя с твоей задницы.
Она помогла ему выбраться. Тучи унесло ветром, кругом было бездонно синее небо, чуть тронутое надвигающимся закатом. В косых лучах солнца выпавший снег искрился так, как будто был осыпан алмазной пылью. Гретил стояла в снегу по самые бедра. Затем она упала на спину и сделала снежного ангела.
– Как здорово, что все закончилось. Вуку ебина!
Для пущего эффекта он сложил ладони рупором, прижав их к стеклу, и завыл.
– Вагончик не сможет добраться до базы, пока все это не заледенеет или не растает. Поэтому сейчас доступны только снегоступы. – Гретил смахнула снег с брезента, которым они накрыли спасательное снаряжение, когда расчищали место для тел.
Она потянула за брезент, а Сет и Тэм наклонились, чтобы ей помочь. Они просмотрели аккуратно уложенные стопки вещей, пока не нашли снегоступы. Никто из них раньше не надевал ничего подобного, поэтому сразу и не смогли понять их устройство. Сет покопался еще и нашел аэростат, тут же отправил его наверх на поиски сигналов ушельской сети, которые аэростат немедленно передал бы на скафандры. Они наблюдали, как он разогревается, начинает вращать винтами и взлетает, исчезая до маленькой точки в темнеющем
