Гретил первая все поняла. Она бросила каркас снегоступа на снег определенным способом, так что он приземлился частично притопленным в снег, затем щелкнула механизмом, при первом изучении которого они решили, что им невозможно было щелкать. Однако все действия в видеоролике были ясны и понятны. Снегоступ открылся, так что снег взлетел вверх красивым облачком, а потом ровно опустился на землю. Она раскрыла крепление, затем проделала все то же самое с другим снегоступом.
Сет и Тэм точно так же раскрыли свои снегоступы. Надевание же снегоступов походило на непроизвольную молчаливую буффонаду. Наконец, Тэм подошла к Сету, который упал в снег и наполовину провалился, так что вверх торчали только ноги. Она схватила его за одну ногу и вставила ее в крепление, затем другую, наконец, потянула его и поставила на ноги. Он поднял ногу в снегоступе, стряхивая с него снег, затем поместил ее поверх снега и очень поразился, что не провалился вниз и мог ступать, слушая, как под сеткой снегоступа тихо скрипит белый покров. Он показал Тэм оба больших пальца, направленных вверх, а она отдала ему свои снегоступы, затем упала на спину и задрала ноги в воздух.
Его руки не отличались той же ловкостью при надевании снегоступов, что руки Тэм, но это уже было не важно. Чистое небо, саркофаг грузовых контейнеров и мысль о том, что нужно идти через лес на этих крутых протезах, вызвало у него головокружение. Он хотел затащить ее в контейнер, раздеть и трахаться до потери сознания. И это похотливое чувство успокаивало. Удивительно, но в скафандре было достаточно места под его эрекцию. Сет ухитрился провести рукой по паху Тэм, помогая ей подняться. Они часто так делали со всей пылкостью, свойственной школьникам, которые только что нашли своего первого сексуального партнера и никак не угомонятся, не веря, что теперь могут круглосуточно хватать друг друга за задницу. Однако скафандры имели слишком много прокладок, чтобы понять, напряглось ли что у Тэм. Он решил, что напряглось, так как недавно она перешла на новые гормоны и ее эрекции стали желанным побочным эффектом нового режима приема лекарств, которым они оба с удовольствием пользовались.
Они взялись за руки, она сжала его ладонь, что сделало его еще более похотливым, потом вместе подошли к Гретил, которая сердито смотрела на свои снегоступы, перед этим сделав несколько кругов по снегу, пытаясь их надеть. Они обступили ее с боков, и та только и успела посмотреть на него, потом на нее.
– О нет, – начала Гретил, затем Тэм поставила ей подножку, а Сет толкнул ее, так что она упала, задрав ноги в воздух, воя от напускного гнева. Они пристегнули снегоступы к ее ступням, слушая, как она хихикает, затем поставили ее вертикально.
Сет посмотрел на экран на своем лобовом стекле, опустил навигатор и показал:
– Нам туда.
Они пошли тяжелой поступью. Когда солнце зашло, они включили ночное виденье и смотрели на звезды, а алгоритмы улучшения изображения превращали все мерцающее и молокообразное в чудные пейзажи сказочной страны.
[XIV]Натали много спала. Может, она была в депрессии, а может, то было успокоительное, что ей добавляли в еду, хотя Бес больше не находила записей о работе с пациентом на центральной панели управления.
Может, это был защитный механизм ее сознания, который выключался при появлении скуки и неудовлетворенности. Ее друзья сказали, что придут за ней. Гретил дала обещание, но с тех пор прошло очень много дней. Отец перестал ее навещать. Натали не знала, было ли это связано с тем, что она действовала ему на нервы, или же он уехал в город по каким-то неотложным делам, занимавшим длительное время. Мама и Корделия приходили регулярно, со стерильной точностью, ровно на полчаса. При каждом их уходе она клялась себе, что в следующий раз она ничего им не скажет, встретит и проводит каменным молчанием.
Однако затем они приходили, открывая засовы с отрепетированной любезностью: «Ах, Натти, ты не представляешь, что это был за день…» и улыбались, а она была девчонкой Редуотеров среди других девчонок и женщин Редуотеров, сестринский союз дам, которые проводят время в совместных трапезах и никогда не получат разрешение ни на что иное. Ее мать скучала по Греции и часто тратила свои полчаса на монолог о капитане какого-то определенного судна, или о чудесном меде, или о святыне, куда ее привела знакомая греческая семья и к которой на коленях, с заплатами, как у маляров, подходили пилигримы. Они поднимались вверх по холму к иконе Мадонны, расположенной в скромном здании.
Корделия говорила о школе, профессорах и мальчике (она сказала «мужчине»), которого Джейкоб никогда не одобрит. С ней было легко поддерживать разговор. Все, что нужно было делать, – это кивать, издавать какой-нибудь шум, а не вставать и кричать, что все это полная ерунда, все, чему посвятила свою жизнь Корделия, было хуже профанации, все двигалось бредовой иллюзией, что деньги, власть и привилегии Редуотеров были заработаны, а значит, все, у кого не было любимых денежек, привилегий и власти, их просто не заработали.
Иногда заходила наемница. Натали слушала очень внимательно, не назовет ли ее кто-то по имени. Ей очень хотелось его узнать. Наемница была мостиком между их мирами. Она должна была жить в том настоящем мире, где привилегии очевидным для всех образом были незаслуженными. Как она могла встречаться с клиентами и не знать этого? Должно быть, она внушила себе, что это не имеет никакого значения, потому что ее заработная плата зависела от того, чтобы она не беспокоилась и не пыталась узнать об ушельцах то, что заставило бы ее перестать их похищать. Наемница не была ее другом, но она была важным звеном.
Никто не называл ее по имени. Когда Джейкоб хотел к ней обратиться, он менял тон, переключаясь на командный голос, которым всегда разговаривал со своими телохранителями. Командный голос для домашних слуг был другим: более милитаристским, словно он строил из себя слегка небритого сержанта из фильма про войну. Когда мама пыталась подозвать наемницу, она начинала говорить своим вкрадчивым голосом с выражением «дорогуша, сделай мне одолжение», однако не таким льстивым, так как была железная уверенность, что одолжение будет сделано в любом случае.
Корделия никогда не разговаривала с наемницей. Она относилась к ней, как будто та была невидимой, ходячей системой видеонаблюдения. Если она смотрела на наемницу, то только со страхом.
Наемница была ключом
