Я пьян. Я чертовски пьян. И понимаю это, когда зажимаю Терезу в углу, расстегивая пуговицу ее коротких джинсовых шортиков. Здесь темно, меня шатает от количества выпитого, а время только три часа. Стоит полагать, что на учебу завтра не явится никто. В том числе и барышня, ловко расстегивающая три пуговицы на моих джинсах и забирающаяся своей наманикюренной ручкой мне в трусы. Хочу предложить ей лишь ограничиться минетом, потому что как-то я не хочу потом огребать от Галли за то, что я трахнул его девушку. Не то чтобы за минет меня особо помилуют, но…

Стоп.

Что-то щелкает в моем мозгу, когда я уже держу Терезу за ягодицы, спустив ей шорты до лодыжек. Я отпускаю девушку и застегиваю джинсы. Она смотрит на меня удивленно, а я, чуть заплетающимся языком произношу:

— То, что мы пьяны — это ахуенно. Осталось обдолбаться.

Впрочем наверстывать упущенное Тереза осталась одна, потому что я быстро нырнул в толпу людей и скрылся в ней. Мелкими перебежками, пытаясь оставаться незамеченным, добрался до своей комнаты. Я думал, что на часах три, но нет, сейчас шесть утра, за окном темно, как, извиняюсь за сравнение, в полной заднице. Я стою под душем и пытаюсь протрезветь. Получается так себе, я почти съезжаю на пол, как слышу, что кто-то входит в ванную. Сквозь стенки душевой не видны, но этот кто-то открывает крышку унитаза. И…

— Ах ты мудоебок! — ору я, потому что этот КТО-ТО спускает воду, и на меня льется кипяток. Говорят, что холодная вода бодрит, освежает, помогает протрезветь. А вот хрен там! Ничто так не бодрит как кипяток, льющийся на голову.

Я стремительно выскакиваю из кабинки, совершенно забывая, что как бы из одежды на мне полное ничего. Зато Томас, спустивший воду, стоит полностью одетый. На нем джинсы, кроссовки, черная парка и шапочка с помпоном. Розовая такая, в синюю полоску. Смешная.

И я бы с радостью посмеялся, но, стоя в чем мать родила перед парнем, который не прочь с парнями… Ладно, думаю, что в дальнейших разъяснениях никто не нуждается.

— А ничего такой, — усмехается Томас, оглядывая меня с головы до ног.

— Заткнись, — шиплю я, прикрываясь лежащим на полке полотенцем.

— Иди одевайся, мачо, — прыскает сосед. — Нас на выгул ведут.

— Выгул? — спрашиваю я уже из своей комнаты, пытаясь найти среди всех вещей хоть что-то относительно не мятое.

Томас заходит в мою комнату и садится на пол у кровати. Стоит заметить, что парень, хоть и не был ночью в комнате, совершенно свеж, трезв и адекватен. Не то что я. Хоть часть алкоголя ушла из организма разными путями, некоторые из которых описывать ну просто не очень приятно, часть все равно осталась. И это мне еще хватило ума ничего не дунуть ночью.

— Ну мы называем это так. И об этом, в отличии от наказаний, принято говорить новеньким, — Томас достает из кармана сигареты и закуривает. Датчик дыма в комнате, естественно не срабатывает. И правильно сделано. Не в этом месте запрещать кому-то курить.

— А почему мне не сказали о том наказании? — спрашиваю я, отвернувшись от Томаса и ища вещи в шкафу. Я свинья. Давайте просто признаем это. И это не просто самокритика и описание моего внутреннего мира, а образ жизни. Потому что в моей комнате такой срач, что тут черт ногу сломит. У Томаса в комнате редко бывает что-то раскидано, только если там побывал Минхо. Которого, к счастью, давно там не было.

В моей комнате все вверх дном. С учетом, что я здесь почти не бываю, то вообще не удивительно.

— Ну у нас типа некое посвящение в новички. Каждый, придя сюда, напарывается на гнев Авы. Случайно. А ты, дерзкий такой, сам пришел в логово к этой мегере, — Томас усмехается и отводит взгляд, когда я, натянув трусы и штаны, оборачиваюсь к нему. Быстро натягиваю черную кофту и поверх толстовку на замке. И только после этого подхожу к Томасу и сажусь на корточки напротив него. Кладу руки на его колени, чтобы удержаться, но от этого жеста щеки кареглазого чуть краснеют. Оу. Хочу убрать руки, но меня шатает, поэтому остаюсь в таком же положении.

— Томми, посмотри на меня, — одну руку я все же убираю, чтобы взять Томаса за подбородок и повернуть к себе. — Доверие. Мы договорились. Что произошло?

— Меня ломает, — без утайки говорит парень, немного шокируя меня. — Дело еще не в этом. Ты провел ночь с Терезой. А я с Минхо.

Почему мне так хочется его удушить? Он ведь говорил, что не вернется к нему.

— Томми, во-первых, у нас с Терезой ничего не было, у меня бы тупо по пьяни не встал, — смеюсь. Хотя я вру. Ой как вру. По такой пьяни, мне кажется, у меня бы даже на Чубакку встал. Так, шутки в сторону. — А во-вторых, ты сам зарекался не ходить к Минхо.

— У нас с ним ничего не было, — поджимает губы Томас.

— Вот и чудненько, — я хлопаю соседа по плечу, встаю и потягиваюсь. — Через сколько выходим?

Томас, приподняв бровь, с какой-то долей скептицизма смотрит на меня.

— Что? — не выдержав, спрашиваю я.

— Ты так пойдешь? Обуйся хотя бы, — парень кивает на мои ноги. Я еще даже носки не надел. Потому что мои носки обитают в количестве по одному от пары. Поэтому пока Томас зачем-то идет в свою комнату, я ищу хоть чем-то схожие носки. Вряд ли черный и грязно-белый так похожи, но под кедами все равно никто не увидит. Пока я зашнуровываюсь, уже сидя на полу на кухне, ко мне подходит Томас. В руках он держит черную толстовку с белым замком. Я вообще заметил, что у моего соседа, как и у меня, большинство вещей черные. Траур по адекватности что ли?

Траур. Я так не вовремя, посреди собственных шуток и не до конца прошедшего алкогольного опьянения, вспоминаю, что у Томаса недавно умерла мама. А после того срыва с таблетками он ведь даже не говорил о ней. Тоскует он? Глупый вопрос. Конечно, да. Ему больно? Я не знаю.

А потом я вспоминаю то, как у Томми была изуродована спина. Он сказал еще тогда, что боль помогает ему забыться. Может ли быть так, что эта боль позволила ему хоть на немного забыть о том, что он потерял близкого человека?

—