Я закрываю рот рукой, но взгляд от фотографий не отвожу. Просто не могу. Меня парализовало.
Голова взрывается от воспоминаний.
Мне десять.
Родители не могут меня забрать сегодня со школы, а поэтому я возвращаюсь сам. На улице уже темно, зимой всегда темнеет рано. Я весело размахиваю рюкзачком и, засмотревшись на звездное небо, на клубы пара, выдыхаемые мною, я поворачиваю не туда. Какой-то тупик. Между двух кирпичных домов в четыре этажа. Я забрел по ошибке в какой-то закоулок, где стоят лишь огромные мусорные баки. Я только хочу развернуться и вернуться к дороге, чтобы найти путь домой, как в подворотне разносится крик. Женский.
Я быстро прячусь за мусорный бак, наблюдая за происходящим из-за него. Сердечко бешено колотится, и я боюсь, что это услышат.
В подворотню, следом за девушкой забегает мужчина.
Он сначала ударяет ее ножом. Раз двадцать, не меньше. Меня рвет, на рюкзак, на школьное пальто. Потому что мужчина выпускает девушке кишки. Он делает это с таким наслаждением, что не видит и не слышит меня. Он вспарывает девушке кожу, отрезает по кусочку.
А потом приезжает полиция.
Пол под ногами качается, как палуба корабля. Я пытаюсь встать, но падаю. Голова кружится, а в глазах темнеет. Я падаю. В последний момент меня кто-то ловит. По запаху ментоловых сигарет и апельсинового мармелада я понимаю, что это Томас. Но мое сознание отключается. Меня колотит. Меня тошнит. Я на грани того, чтобы умереть от шока и наступившей паники.
— Ньют, — Томас держит меня за руку, — это просто паника. Задержи дыхание.
Но я даже не могу вдохнуть. Сердце замедляется и… останавливается? Что?
Нет. Нет. Я не могу умереть от шока и воспоминаний. Только не сейчас.
Это же мне кричит Томас. А потом его губы, потрескавшиеся от мороза, холодные, со вкусом сигарет и мармелада касаются моих. Он целует меня. Держит за руку и целует так, будто это последняя в мире вещь. И самая важная.
И я успокаиваюсь.
Комментарий к Часть 10
Возможно, у некоторых возник вопрос: Мол почему Галли Поултер, если Уил Поултер?
Просто у автора нет фантазии на фамилии, а потому я не придумала ничего лучше, чем дать Галлюше фамилию актера, игравшего его. Такие дела. Так что это не опечатка.
========== Часть 11 ==========
На губах до сих пор привкус спирта, сигарет и апельсинового мармелада. Мне кажется, что я скоро возненавижу эту сладость. Я сейчас вообще весь мир возненавижу. Потому что меня кошмарно тошнит, в горле стоит неприятный ком, как будто состоящий из чистого спирта, а в голове такой шум, как будто там вместо мозга, наличие которого у меня вообще стоит под сомнением, плещется вода, натыкаясь на какую-то преграду.
Всё, что я могу в таком состоянии, это сказать сидящему рядом со мной Томасу:
— Я тебе въебу за поцелуй.
Парень лишь усмехается, и продолжает перебирать мои волосы. Моя голова лежит на его коленях, потому что… я не знаю почему. У меня просто нет сил ни думать, ни говорить что-то еще. Я лежу на кровати Томаса, на коленях Томаса, пока руки Томаса зарываются в мои волосы. И Томас поцеловал меня. Я, сквозь туман боли и шума внутри головы, понимаю, что он не просто помогал мне справиться с паникой, но и воспользовался случаем. Ну да, я ведь действительно, такой шикарный и сексуальный в этот момент, что почему бы меня не засосать, пока я пытаюсь не блевать от собственных воспоминаний, не беспокоящих меня семь чертовых лет.
Стоит признать, что я злюсь на Томаса. Потому что он зачем-то забрал эти листы, потому что я узнал и вспомнил то, что узнавать и вспоминать не хотел совсем. Я добровольно полез в личные дела Флетчера и Ариса, узнав то, что не хотел знать. Было больно. Как будто я не пару листов прочитал, а будто с каждым словом мне под кожу вгоняли лезвия. Сейчас ощущения были еще хуже. Я ведь мог просто отложить это все в сторону, обработать лицо и пойти к остальным. Но мое любопытство оказалось сильнее меня. Я опять наступил на те же грабли, вот только теперь получил по лбу сильнее обычного.
Стоящая перед глазами картина не хочет развеиваться. Девушка с вываленными наружу внутренностями. Томас, насилующий девушку. Как после этого можно хотеть секса еще больше? Как после этого можно остаться в порядке, не сломаться?
Сломанный. Это не про него. Не про кого-либо из нас. Я ведь тоже не сломался после произошедшего, но лишь потому, что мой мозг оказался достаточно умен. Вот только ненадолго.
Арис. Не сломанный. Живой. Улыбающийся так светло и по-доброму, как будто все хорошо.
Никто из нас не сломан. Но все сломлены.
— Томми.
Томас убирает пальцами в сторону мою челку, проводит по лбу кончиками пальцев, совсем невесомо, будто желая забрать все плохое у меня из головы. И я мог бы обвинить его в том, что я сейчас в таком состоянии, но я сам виноват во всем.
— Почему мы здесь? — спрашиваю я, потирая глаза. Даже простое движение рукой дается мне с трудом. Еле сдерживаю тошноту.
Томас смотрит на меня как на идиота. Эй, не смотри так, Томми, ты не умнее меня.
— Потому что тебе плохо, и ты не дойдешь до сво…
Перебиваю:
— Я не о том. Почему мы именно здесь?
Лицо кареглазого мрачнеет. Он убирает мою голову с колен, садится у меня в ногах и стаскивает с них кеды. Я хочу возмутиться, что и сам могу разуться, но сейчас это было бы полной ложью. После кед Томас снимает с меня кофту. Каждое движения парня аккуратное, плавное. Я лежу под парнем, который меня раздевает, которому я хочу врезать, и который в этот момент завораживает своей грациозностью. Хочется крикнуть: «Эй, Томми, ты всего лишь снимаешь с меня кофту, не делай это так, будто… любишь меня.»
В такие моменты у каждого героя книги учащается пульс, сбивается дыхание, сердце готово выпрыгнуть из груди от счастья. Вот только я далеко не в книге с счастливым сюжетом и продуманными до мелочей персонажами. Это чертова, дерьмовая жизнь. И тут нельзя предугадать, что будет дальше. Может, живи я в размеренном темпе, с любимой девушкой, с родителями в шикарной квартире в центре города, моя жизнь была бы очевидной и предсказуемой. Но не тогда, когда я наркоман с множеством диагнозов, лишь услышав которые люди содрогаются. Не тогда, когда все, кто
