Шрамы с тела сошли. От ран не осталось и следа. И только по всему лицу змеился жирный уродливый шрам. Финальный аккорд антиповской ярости. Он тянулся через весь лоб, а потом спускался на щеку. И даже почти не побледнел. Зрелище было настолько неприятным, что впервые увидевший себя в зеркале Ким даже отшатнулся. Таким уродом стал. Это не должно было его теперь волновать, потому что дело ведь не во внешности, а совсем в других вещах. Но волновало. И Ким прислушивался к довольным шепоткам за спиной, язвительным, торжествующим, что вот, мол, и закончилась вся красота.
Ким отрастил челку и полюбил капюшоны. Ленька вздыхал и говорил, что Ким слушает не то и не тех, старался утаскивать подальше от сплетников. Но дело ведь было не в них. Ким ясно понимал, что выглядит стремно.
Потому и холодное лето порадовало. Можно было закутаться в толстовку или мантию во время редких прогулок по родной деревне. Не замечать любопытных взглядов омег и тоскливо-обиженных — бывшей стаи. Похудевшие и какие-то изможденные альфы отчего-то нередко оказывались на пути. Миха даже заговорить решился. Попросился обратно, воровато оглядываясь. Ким изумленно поглядел на него, а потом отрицательно мотнул головой:
— Не могу, Мих. Связь-то оборвана. А новую я сейчас не смогу создать.
Мог, конечно. Но не с ним. Не с ними, с которыми общего — альтер-форма. Миха зло улыбнулся и, резко развернувшись, ушел. Больше ни он, ни остальные бывшие члены стаи к Киму не подходили. Кивали при встрече, но на этом все. Ким думал, что должно же болеть, должно же сладко отдаваться радостью отмщения. Но было просто жаль их, трусоватых, слишком похожих на него прежнего, и только. А потом как-то незаметно их дуальная стая разрослась. Ким даже не отбирал новых членов. Не потому, что готов был брать любых, а потому, что приходили к нему только свои. Ким сразу чувствовал их, будто знал всю жизнь и чуточку дольше. Непостижимое человеческому разуму единство — вот чем теперь стала стая. Даже формировать не потребовалось. На этот раз не из-за человеческой тупости. А просто так похожи они все оказались.
Вот только избушка стала маловата. Пятерым альфам не развернуться толком. Ким хмыкнул и, оббегав лес, нашел подходящее место. Они быстро набросали макет, шутливо переругиваясь из-за всяких мелочей, и сами принялись за строительство. Могли бы быстрее, но, в отличие от Кима, остальные альфы вели полноценную социальную жизнь. То есть три дня в неделю отрывались в клубе, а остальные — в ночных тусах. Потому частенько по утрам Ким не мог их добудиться. Да и после они, разнеженные, сладко пахнущие омегами, то и дело залипали. Ким вздыхал, вяло поругивался, но, конечно, смотрел сквозь пальцы.
И в тот день он тоже просто пришел будить Леньку. Но тот хныкал, отбивался и норовил спрятаться под подушку. Ким стянул с него одеяло, шлепнул по заднице и распахнул окно. Пусть померзнет, проветрит мозг.
Ленькиным соседом был пожилой омега, так что у него всегда было тихо. Ну чем там дедуле шуметь? Его и не видно было почти. Но только сейчас дверь шумно распахнулась, и Гера выскочил из дома:
— Да погоди, я сейчас принесу!
Как будто в «солнышко» врезали. Не вдохнуть. И звон. Тяжелый, оглушающий начисто. Ким захрипел, ухватился за горло, зажмурился и осел на пол. Очухавшийся Ленька тряс его, может, что-то говорил, но Ким не слышал, не слушал. Это огромное, что распирало его изнутри, хотелось вырвать, потому что он не просил, он не готовился, не ждал. А это слишком. Не бывает так. Не должно быть. Слишком сильно и слишком больно. Антипов — игривый котик по сравнению с…
Ким лежал на спине и, тяжело, с хрипом дыша, пялился в потолок. Образ Геры вырисовывался четко, как солнечный диск, если потаращиться на него. Глаза закрывать бесполезно. Только четче силуэт. Хотелось… Ким сглотнул, потер ладони, провел пальцем по нитке шрама и горько усмехнулся краем рта.
Ленька, псевдорасслабленно сидящий рядом на полу, завозился, приготовился подскочить.
— Нормально все, — прохрипел Ким и закашлялся. — Пацаны ждут небось. Погнали.
На выходе Ленька ухватил его за плечо и сжал, подбадривая. Понял все, ясное дело. Ким уткнулся лбом ему в плечо и замер, наслаждаясь близостью члена стаи. Не так страшно. Иллюзия того, что все будет хорошо. Что вообще теперь может быть хорошо?
========== Аким. Глава 3 ==========
— Любовь нечаянно нагрянет… — мерзко мурлыкал Ленька, перебирая малину.
Ким пялился в окно — у Геры в комнате горел свет.
— Когда ее совсем не ждешь… — И откуда вытащил этот ебучий шансон?
Пока разглядывал окна, Ким забыл, зачем вывалил малину на газетку, и всю сожрал. У Геры мелькнул силуэт за занавеской.
— И каждый вечер сразу станет удивительно хорош!
— Щас огребешь! — подхватил Ким прилипчивый мотив.
— Ты отсталый индивид и ничего не смыслишь в искусстве.
— Зато смыслю в целебных пиздюлях.
— На малинку, — солнечно улыбнулся Ленька и затолкал Киму в рот ягоду. — С червячком. Самого жирного отобрал для любимого вожака.
— Вот падла, — беззлобно огрызнулся Ким.
— Ну так стаю вожак под себя выбирает.
— А я тебя не выбирал. Ты мое наказание.
— И я тебя люблю, милый. О-о-о! — поднял Ленька палец вверх, прислушиваясь. — Бежит!
И умчался в переднюю, не дожидаясь, когда Ким хорошенько ему втащит.
— Эй, солнышко! — заорал Ленька в окно. — Куда такой хорошенький омега бежит совер-р-ршенно один?
— К дедуле, в соседнюю деревню! — еле сдерживая смех, отозвался Никитка. На нем была красная худи, капюшон которой очень в тему был натянут на голову. — Несу пирожки и горшочек масла!
— Я бы тоже не отказался от… пирожков, — понижая голос, проурчал Ленька. — И от масла… — он похабнейше облизнулся.
Ким усмехнулся и покачал головой. Никита был очень строгих правил, так что о пирожках и прочем Леньке пока приходилось только мечтать. Ну или озвучивать, как сейчас. Хотя Никита это дело не приветствовал.
— Ты вообще, что ли? — зашипел он, заливаясь краской. — Дурак какой!
Никитка показательно отвернулся, вздернул носик и почесал дальше по мостовой. У Геры хлопнула калитка. Ким насторожился и прислушался. Из-за холодного лета окна были закрыты и расслышать разговор не получалось, но даже так можно было прислушиваться к звонкому голоску Геры. Он смеялся, кажется. Ким улыбнулся и снова съел малину, которую успел перебрать.
— Папа нас
