«Никогда не смей пугать моего омегу, уебок».

Ким плохо помнил, что происходило дальше. Все просто слилось в один клубок боли и волчьего страха. Какой-то безнадежности. Явственно помнился потом только один момент — как Антипов, жуткий, почти провалившийся за грань, заносит лапу и с силой опускает ее. И боль, разрывающая всю левую половину морды. Ким взвыл и отключился.

========== Аким. Глава 2 ==========

— Кимыч, ну давай же, очухивайся!

Болело все. И тупо, и резко, и ноюще. И как там вообще может болеть. Как будто и не было регенерации. Ким попробовал подняться и со всхлипом втянул воздух. Больно.

— Давай же, ну! — подбадривал Ленька.

Ким узнал его только по голосу — глаза не открывались. Лоб, щека — все горело. Ким ответил бы, но боялся открыть рот.

— Потихоньку, давай-давай, — Ленька пытался его поднять, но руки оскальзывались на липкой крови. — Слушай, я обернусь сейчас, а ты садись-ка ко мне на спину — так оно быстрее выйдет.

Ленька почти закинул его на себя. Ким мог только давить позорные стоны, шипеть сквозь зубы.

Ленька бежал плавно, каким-то чудом ухитряясь не задевать не заживающие раны. А Ким то проваливался в болезненный полуобморок, то снова выныривал. И нет, он не знал, где легче.

По идее, они должны были пересесть на лодку, но под грудью все так же была волчья шерсть. Ленька плыл, раны щипало, а кровь текла сильней. Ким снова отключился. Пришел в себя от испуганного:

— Сынок! — от папы.

Ким ворохнулся, попытался подняться, хотя бы глаза разлепить, но не удалось. Больно-больно-больно. Почему не заживает?! Ким тихо, сквозь зубы заскулил. Папа как будто подхватил его стон, но отчего-то не снимал с Ленькиной спины, медлил.

— Держи, Лень, — подошедший отец звякнул ключами и прочувствованно добавил: — Спасибо тебе.

Ленька смущенно проворчал что-то и снова побежал.

Дальше было хуже. Ким метался в полубреду. Его колотил озноб, потом кидало в жар, и казалось, конца и края этому дерьму не будет. Все это время Ленька обтирал его, мазал жгучими, больнючими мазями, вливал горькие, отвратные пойла. Как будто самую дрянь собрал. И все короткие периоды относительного сознания Ким пытался понять: где ебаная регенерация? Он бы подумал, что волка больше нет, но тот был внутри. Киму не хватало сил вытащить его наружу, но присутствие измотанного, тоже насквозь больного зверя чувствовалось.

Когда спала температура, горечь сменилась едкой кислятиной. Ким кашлял, давился и морщился, но Ленька был абсолютно слеп ко всей этой невербалке. Пойло оказалось нескончаемым. Иногда Киму казалось, что он очухался только для того, чтобы вызнать, где Ленька прячет свои запасы, и сжечь их на хуй.

Но откровенно говоря, лучше бы он помер. Потому что стоило вернуться сознанию, и реальность навалилась, обрушилась и придавила так, что не вздохнуть. Ким оказался брошенкой. Отщепенцем. Потому и раны не заживали, потому и впервые в жизни прочувствовал, что такое лихорадка. Лес отвернулся от него. Матушка-природа устала мыкаться с придурочным созданием рук своих и просто оборвала все связи. Оборотни были только орудием, а сломанное неудачное ружьишко нет смысла хранить и регулярно смазывать.

Одно сплошное пепелище, ледяное каменное отчаяние. Ким выл и метался по лесу два дня. Валился под деревья, жался к ним, переводя дух и пытаясь получить хоть каплю привычного, родного тепла. Лес был холоден и сух. Деревья молчали. И только Ленька неотступной тенью следовал чуть в стороне.

Наверное, что-то подобное мог бы испытать любимый, обожаемый ребенок, если бы папа не умер даже, а ушел с брезгливой гримасой, полностью разочарованный. Такого не бывает, так что человек, сколько бы ни пытался, так и не смог бы прочувствовать то, что ощущал Ким. В какой-то момент безуспешного мотыляния, неустанных просьб о прощении он просто свалился на влажной и стылой от августовской росы поляне и свернулся в комок.

Рука у Леньки была горячей и родной, прямо как папина. Ким втиснулся ему в объятия и зарыдал. Он был много крупнее Леньки, но это не помешало притереться, вжаться макушкой в Ленькин подбородок и лить слезы ему в плечо под мерное поглаживание.

Стоило отрыдаться, выяснилось еще кое-что.

— А где остальные? — Ким осекся, склонил голову, уже понимая.

Они все ушли. Порвали связи, стоило Киму лишиться силы. Остался только Ленька, и Ким никак не мог понять почему.

— А ты? — спросил он, обмирая от ужаса, потому что Ленька вполне мог сказать что-то вроде: «Выхожу тебя и свалю».

И Ким остался бы совсем один. Родители никогда не заменят стаю. Не в таком случае.

— Дурак ты, Кимыч, — хмыкнул Ленька и потрепал его по волосам. — Куда ж я от тебя денусь?

И Ким подумал, что Ленька, слабый и слишком уж чувствительный, наверное, не слишком нужен в другой стае. С Кимом-то ясно все — на одном горшке сидели, но так-то он не слишком желательный кандидат.

— Если хочешь, я поговорю с родителями. У них знакомых много, кто-нибудь наверняка позовет тебя к себе.

— Ну и дура-а-ак, — удивленно протянул Ленька, чуть подаваясь назад. — Дебилушка — вот правду сказали.

Ким горестно поморщился, но крыть было нечем.

— Ты что же, думаешь, меня только ты к себе звал?

Ким изумленно вскинулся.

— Сначала все были слишком уверены, что я от тебя ни на шаг, — пояснил Ленька, — а потом, уже в стае, да, стали предлагать.

— А так можно, что ли? А ты что?

Ленька треснул Кима по затылку.

— Ну а хули я, по-твоему, сейчас здесь торчу и тебя, дитятку, только что сиськой не кормлю?! — рявкнул он и потер виски. — Вот и как, с твоими-то родителями, можно вообще ничего не знать?

Ким отвернулся. Он бегал от попыток родителей посвятить его в таинства волчьей сущности как черт от ладана.

— Ладно, — фыркнул Ленька. — Потопали к дому. По дороге расскажу. А то жрать пора, а мы все тискаемся на полянке, как два олененка.

По дороге Ленька не рассказал. Подтягивал за собой Кима, который спотыкался, едва не валился с ног от усталости и тяжело и часто дышал.

— После формирования стаи, — начал Ленька, стоило им усесться в доме, — силу, по сути, распределяет вожак. Нормальный вожак чувствует меру для каждого. В зависимости от потенциала он распределяет волков в стае, а уже от этого места конкретно этому волку достается столько, сколько ему требуется.

— Ты сказал — нормальный.

— Я сказал — нормальный. Ты даже не пытался приглядеться к нам. Распределил все по