— Эй? Малыш?

========== Герман. Глава 5 ==========

Всякий раз, когда Герману говорили: «Я обожаю Питер», он скептически хмыкал. Все эти люди обычно кайфовали в солнечном летнем Петербурге, начисто игнорируя другую его ипостась — промозглую, дождливую, с хлюпающими лужами и носами.

А Гера любил свой город любым. У него было три дождевика, пять пар резиновых сапог и куча зонтиков под все оттенки настроения. Стоило Гере выйти на улицу, на его лице расцветала — в полном смысле этого слова — широченная улыбка. И неважно, что там оставалось за дверью парадной.

Деревню свою он любил чуть меньше. Но в Питере скрыться от вездесущих советчиков было невозможно. Воспитанный и подкорково-послушный Гера не мог отключить телефон и ночевать по хостелам. А в деревне ждал дедушка, суровая северная красота и Никитос, который отчаянно влюбился и теперь ломался, норовя втянуть в свои душевные метания еще и Геру. Телефон бомбардировки звонками не выдерживал, так что Гера с легким сердцем рванул в деревню, стоило только закрыть сессию.

Он думал, что отдохнет, подлечит пляшущие нервишки и подклеит все еще болящее сердце. Не то чтобы он до сих пор любил бывшего, но при мысли о том, что что-то подобное может повториться, хотелось проблеваться и уйти куда-нибудь в скит. Во избежание. Гера даже предположить не мог, во что выльется его поездка. Хотя поначалу ничего не предвещало. Гера наслаждался долгожданным спокойствием, которое не могли испортить ни промозглое лето, ни бесконечное нытье Никитоса, которому и хотелось, и кололось. И все нытье — Гера понимал это совершенно отчетливо — направлено было на то, чтобы услышать: «Да дай ты ему!» Вот только Гера взваливать на себя такую ответственность желанием не горел. Так что он юлил и изворачивался, заставляя друга принять решение самостоятельно. Все это было вполне терпимо.

Кроме одного. Кима Гера знал уже давно. Да его сложно было не знать — первого красавца на деревне. Говнаря и редкостного бессовестного сволочугу, который эти свои качества и не думал прятать. Геру отталкивал и равнодушно-масляный взгляд, и какая-то нечеловеческая, заоблачная самоуверенность. В общем, Кима он старался всячески избегать.

О происшествии — то ли волки напали, то ли медведь, то ли собака, то ли обиженный омега с вилами — Никита сообщил сразу. Давя злорадство, рассказал, как изменился Ким, что отрастил челку и закрылся во всех смыслах этого слова. Гера никогда в жизни не видел таких метаморфоз, так что, приехав в деревню, искал Кима взглядом. И совсем не ожидал, что при виде посмурневшего, мрачного Кима перехватит дыхание.

Гера просто сидел себе у окошка, попивал чаек, всячески оттягивая момент, когда придется тащиться на борьбу с сорняками. Ну и в окошко, ясное дело, посматривал. Тогда-то, впервые в этом году, Гера увидел Кима. Тот медленно прошел мимо дома, бросив короткий взгляд на их окно.

Как будто кто подтер всю бесшабашность, наглость. Кимин взгляд был больным, будто он потерял что-то. Или будто кто-то его бросил. В тот момент Гера почувствовал ничем не объяснимое родство с ним. И да — Ким все еще оставался неприлично красивым. И даже шрам не портил. Откровенно говоря, шрам-то и был причиной Гериных нездоровых переживаний. Он всегда спокойно относился ко всяким родинкам, пятнам и шрамам и только скептически вскидывал бровь, когда деревенские омеги, морща носы, перемывали Киму кости, поминая «уродливый шрамище». Гере, тогда, в окне, пресловутый шрам не разглядевшему, было жутко интересно. И он совершенно не ожидал, что при виде розовой полосы, пересекающей Кимины лоб и щеку, его так окатит жгучим возбуждением. А в спину еще добило хрипловатым «здравствуй», от которого ноги задрожали и чуть не подкосились.

Гера всегда только головой качал, слыша или читая о безумной внезапной любви. Той, что как снег на голову и без возможности отмены. Ну, в подростковом возрасте — куда ни шло, но после — это что-то странное, что-то вроде заедающей извилины. И вот теперь, по ходу, заело у него. Гера не мог находиться рядом с Кимом. Его накрывало от голоса, запаха, внешности. И от шрама. Гера аж до слез пытался прогнать мысли о том, как он поднимется на цыпочки и просто вылижет этот чертов Кимин шрам. Но мысли возвращались, как дурацкий бумеранг — чем сильнее отшвыриваешь, тем сильнее отдача по возвращении. Обязательном и всенепременном.

Гера извел уже два флакона подавителя, обливаясь с головы до ног перед каждым выходом на улицу, потому что от Кима, просто оттого, что он сидит рядом, намокало белье.

Гере было страшно. Гера сбегал при каждой встрече. И все равно засыпал с мыслями о Киме. А ведь только что из кусков себя собрал. Клей еще даже не засох — тронь, и Гера рассыплется весь. Как такое возможно вообще? Но держать дистанцию было мучительно, тягостно, и когда Ким предложил помощь с дровами, Гера просто не смог сопротивляться.

Он оправдывался тем, что при близком общении Ким не сможет и дальше удерживать маску, что прорвется то старое, от которого Гера как-то готов был сигануть в крапиву. Гера вглядывался в Кима при каждой встрече.

Ким оказался идеальным. Нет, крохотные недостатки, еще отчетливей вычерчивающие его плюсы, имелись, конечно. Но их было явно недостаточно для того, чтобы хотя бы замедлить Герино падение. Надо было заканчивать все. Но каждый раз, встречаясь взглядом с Кимой, Гера еще на денек откладывал дистанцирование. День ведь и не решает, в сущности, ничего.

Он чуть не умер на крыльце магазина. Гера и представить не мог, что бывает вот так — ярко, совершенно бесстыдно. Чтобы даже не спрашивали — потому что знали, видели ответ. Гера и не думал, что альфа может настолько не думать о себе. Тогда-то и рухнули остатки стен, которые Гера навозводил вокруг себя. Нужно было что-то решать.

Никита давно уже вскользь и как-то оговорками упомянул, что Ким со товарищи не уедет из деревни. Архангельск — потолок, но и там он не останется, максимум до окончания учебы. И Гера отчетливо понимал, что Ким задаст вопрос, который давно читается в его глазах — «ты останешься со мной».

Было так славно быть пресловутым «целым миром», это завораживало и екало в груди немногим меньше, чем от вида Кима, его невозможно правильных, сходных с Гериными мыслей. Но у Геры был багаж, который не переставая оттягивал плечи, тащил назад, туда, где хороший и любящий альфа постепенно превратился в монстра из фильма ужасов, который оставил от наивного, солнечного Геры одну