Кэм не находил себе места — он видел, как Гайю ударил в грудь тяжелый метательный кинжал, и слышал, уже уводя и закрывая собой Октавиана, что она сражается сразу с двумя противниками. Кэмиллус помнил, что именно там он закрывал татуировкой шрам, рассекавший когда-то ее левый бок, а левое легкое пробито насквозь совсем недавно… Все это время, уже обеспечив безопасность императора, он снова и снова мыслями возвращался к любимой — и не надеялся увидеть ее живой. Утешало одно — Дарий не мог опоздать или сплоховать, и Кэм надеялся только на него.
Каково же было удивление Кэмиллуса, когда дверь покоев императора беззвучно приоткрылась, и в покои проскользнула легкая фигурка Гайи — бесцветные до голубизны губы на мраморно-бледном лице, беспорядочно падающие на плечи слегка влажные мелко завившиеся от бега кудри, но шлем ровно покоится на сгибе локтя, а спина вытянута в струнку:
— Мой император… Заговорщики частично уничтожены, частично задержаны для дальнейшего разбирательства.
— Трибун, благодарю за службу, — император крепко сжал ее руку, не заметив, как еще больше побледнела девушка.
— Это наш долг перед Римом, — ответила Гайя, чувствуя, что рот едва повинуется ей, и поспешила вместе с Кэмом отойти к двери, слегка покачнувшись у выхода.
Выйти окончательно она не успела — без единого звука повалилась на руки товарища, а остолбеневший император, поздно разглядевший вмятину на ее доспехах, настолько глубокую, что в одном месте металл был пробит насквозь, и засохшие брызги крови на руках и тунике, выглянул следом:
— Клади на мое ложе… Она умирает?
— Если позволишь, я раздену и осмотрю ее. Понять бы, чья это кровь…, - Кэм ловко отстегивал на ее спине доспехи, слегка приподняв бессильно повисшую на его ладони фигурку, с облегчением чувствуя, как колотится ее сердце, пусть и с перебоями, но живое. — Жива…
Император с благодарностью смотрел на девушку, которая в очередной раз спасал ему жизнь, рискнув снова своей. Он невольно залюбовался ее стройными длинными ногами, гибкой талией, освобожденной от тяжелых лат и ремней.
— Ран нет. Но досталось ей сильно. Как бы не сломались ребра… да еще и по старой ране…
— И она еще и бежала сюда, судя по времени?
— Бежала, — кивнул со вздохом Кэм. — Она торопилась доложить тебе обстановку на Бычьем Форуме…
— Вот пример истинной дочери Рима, — воскликнул император, собственноручно поднося к губам Гайи чашу с водой, которую взял с небольшого столика возле кровати.
Девушка, почувствовав возле пересохших губ прохладную воду, ненадолго пришла в себя и, даже не приоткрыв глаза, приподняла голову и жадно сделала несколько глотков. С вздохом облегчения она снова опустилась на подушку, а Кэм на всякий случай поинтересовался у императора, понимая, что за свое любопытство может поплатиться:
— Это вода?
— Вода. Я добавил туда снотворное. То, что принимаю сам… Пусть отдохнет…
Он хотел прибавить что-то еще, но в приемной раздался стук кальцей и голоса — это пришла смена телохранителей и караула, потому что Гайю с Кэмом полагалось сменить после отражения нападения, чтобы дать им отдохнуть.
Марсиус Гортензий вошел строевым шагом в покои императора, отсалютовал — и замер, бледнея на глазах, увидев распростертую на императорском ложе полураздетую Гайю, забрызганную кровью и такую же белую, как и простыня тончайшего льна. Он знал, что при нападении у храма Геркулеса еще и ребят ранили из внешнего кольца оцепления, и что Гайя приняла на себя основной удар, прикрывая отход Кэма. И Марс сразу решил, что все кончено — ее убили, и ему снова придется класть на ее погребальный костер остатки своего сердца. Он знал, что жить второй раз без нее не останется — и надежды на ее чудесное возвращение уже не будет.
Марс, что-то докладывая императору, смотрел за его плечо измученным взором, когда Кэм уносил Гайю на руках.
Кэм почувствовал этот отчаянный взгляд, понял его и Октавиан — и не стал наказывать старшего центуриона за рассеянность. А Кэм обернулся и бросил через плечо очень тихо, чтобы не разбудить заснувшую крепким сном от боли и усталости измученную девушку:
— Она жива. И даже не ранена. А ты должен не волноваться и беречь императора, а не нервничать.
Марс с благодарностью кивнул и уже спокойно и уверенно приступил к своим обязанностям.
А Кэм, не выпуская своей драгоценной ноши, завернутой в плащ, легко вскочил на коня и направился к дому Гайи. Он не счел нужным беспокоить Рениту — с ушибами Гайи вполне мог справиться и он сам. Поэтому Кэм, внеся Гайю в спальню, раздел ее окончательно и отнес в теплую ванну, чтобы снять усталость и боль в затекших и ушибленных мышцах. Гайя не проснулась, даже когда он осторожно обмыл ее тело, вытер согретой простыней и растер поврежденный бок мазью.
Кэм понимал, что ничего страшного с ней не произошло — ребра все же не были сломаны. И ее сон тоже не особо пугал его — дышала она спокойно и ровно, лишь слегка сберегая грудь. Мужчина уложил ее поудобнее и присел на полу рядом — он боялся заснуть, пока она бродит вот так странно в объятиях Морфея.
Усталый и перенервничавший мужчина и сам не заметил, как задремал — и проснулся, как только застонала во сне Гайя. Он открыл глаза — девушка металась по кровати, сбивая простыни. Ей явно снился какой-то кошмар, и Кэм легко представил, что именно она сейчас переживает — ее нежные губы еле слышно шептали совсем не нежные слова:
— Прикрой…Они и справа… Да сколько же их…
Кэм все понял и решение принял молниеносно. В одно движение развязал кальцеи и вот он уже вытянулся на ее ложе, осторожно прижимая девушку к себе обеими руками, стараясь при этом не задеть ее ушибленную грудь.
— Тише, моя милая, любимая, самая красивая и самая нежная Гайя, — он едва ощутимо прикасался губами к ее трепещущим векам, шевелящимся губам. — Все прошло… Я рядом с тобой… И не дам тебе попасть в засаду…. Спи, моя красавица.
Она словно услышала сквозь пелену кошмарного сна его успокаивающий негромкий голос, прильнула к нему, стала метаться все меньше и вскоре снова заснула спокойно и глубоко.
Кэм долго боролся со сном, любуясь спящей Гайей — но под утро усталость взяла свое, и он заснул, так и не выпустив из рук ее доверчиво прижавшееся к нему обнаженное тело. Утром он проснулся
