Именно тогда меня вдруг осенила здравая мысль: уж не знала ли моя мать об этой темноволосой особе с округлившимся животом? Всю вторую половину дня этот вопрос, точно назойливая муха, жужжал у меня в ушах, и вдруг из-за двери до меня донесся обиженный лай Пака. Он царапался и скулил там, и я со стыдом осознала, что, поглощенная собой, совершенно забыла о бедняге. Я опустилась на колени около двери.
– Пак, – тихо попросила я, – перестань скулить, Пак. Я же здесь. Я здесь.
Он начал завывать еще громче, и по лицу моему невольно заструились слезы, его вой, казалось, разрывал мое сердце, и как бы я ни уговаривала его, он не желал умолкать. Мной овладела неудержимая потребность обнять его, и когда я повернула ключ, он ввалился в комнату, опрокинув меня на пол. Его огромный язык тут же принялся слизывать слезы с моих щек, и я не удержалась от смеха, когда он, скуля и пыхтя, с чистейшей радостью разлегся на мне. Когда он полностью успокоился, мне удалось сесть. Посланец стоял в отдалении за дверью, замерев в почтительном ожидании.
– Я согласна поехать только на моих условиях, – заявила я.
Он изящно поклонился и выпрямился, излучая предельное внимание.
– Я возьму с собой свою собаку. И по дороге мы заедем в одно место.
– Не прикажете ли прислать слуг, чтобы упаковали ваши вещи? – спросил он.
– Я все сделаю сама.
* * *Во время нашего путешествия на север мы с Алисой придумали план. Чтобы Роджер не смог найти ее, она отказалась от службы в «Руке с челноком», сообщив хозяину паба, что ее больной отец нуждается в постоянном уходе. Я ждала ее в карете на одной из ближайших улиц, чтобы нас не заметили. Мы обе нервничали и спешили, поскольку она, в сущности, тайно сбегала… и я спросила, не нужно ли ей что-то забрать из дома, но она лишь покачала головой. Когда знакомые места остались позади, мы решили, что к моей матери она приедет в роли моей компаньонки Джилл, так звали, сказала она, ее мать.
– Не хочешь ли ты перекусить? – спросила я.
Ожидая, пока возчик сменит лошадей, мы застряли на очередном постоялом дворе, откуда доносились соблазнительные ароматы жареного мяса и готовящегося ужина. Стоял приятный майский вечер – теплый и безветренный – и мы, скрываясь от посторонних глаз, сидели за задернутыми занавесками в карете, прислушиваясь к суматохе, царившей снаружи, стуку лошадиных копыт и досужим разговорам знакомых людей, обсуждавших дела своих обычных жизней.
Алиса покачала головой.
– Ты говорила, что твоя мать была повитухой, – вспомнила я, – так она до сих пор…
– Она умерла.
– Ой, извини.
– Уже давно, много лет назад.
Алиса сидела очень прямо; у нее была хорошая осанка, даже без корсета.
– Отчего она умерла?
– От лихорадки, – помолчав, ответила Алиса, – она долго болела, и болезнь унесла ее в другую жизнь. Я ничем не смогла помочь.
– Наверное, именно она научила тебя разбираться в лекарственных травах?
– Она выращивала их в саду… – кивнув, сказала она и, помолчав, добавила: – Вернее она называла его просто своим кухонным огородом. Она выращивала там всякие овощи и приправы для еды… Я старалась поддерживать его в порядке, помня, как она любила копаться на грядках. Она говорила мне, как называются все полезные травки. Иногда мы ходили гулять, и она показывала мне разные лесные растения, объясняя их лечебные свойства. Говорила, что женщинам это полезно знать, ведь жена и мать должна поддерживать здоровье целой семьи в этом мире. Ей нравилось думать, что у меня тоже будет семья, – тихо заключила она.
– Где же она сама выучилась акушерству? – спросила я.
– А где вообще могут учиться простые женщины? Наверное, их учит сама жизнь. Она и ее подруга Кэтрин вместе занимались этим ремеслом, ходили везде, где были нужны. Кэтрин прозвали Канительщицей, потому как она делала все очень долго и старательно, пока не убеждалась, что все в порядке. Она все делала с особой тщательностью, даже если мама уже начинала громогласно взывать к Небесам. – Алиса улыбнулась каким-то личным воспоминаниям. – Даже огонь Кэтрин разводила так медленно, словно собиралась разводить его до Второго пришествия.
– И ты тоже ходила с ними?
Алиса кивнула.
– А сколько детей родилось с твоей помощью?
– Не знаю… Двадцать? Может, и больше.
Такой ответ удивил меня… я считала ее более опытной, но раньше-то я не спрашивала. Немного погодя, я спросила, не будет ли ее отец скучать без нее? Обдумав мой вопрос, она покачала головой.
– Нет. Возможно, ему будет не хватать моей заботы, но не меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я же готовила еду. Ухаживала за курами. Убиралась в доме. Зарабатывала деньги, – монотонно перечислила она.
– А ты никогда не думала выйти замуж, обзавестись собственным домом?
Ее лицо помрачнело на такой краткий миг, что я даже подумала, не показалось мне это. Она явно погрузилась в размышления, но в итоге сказала:
– Да ведь нет никакой разницы. Будь ты дочь или жена, жизнь все одно одинакова… Просто разные мужчины велят тебе делать то, что им надо.
– Наверное, ты права. Но у тебя могли бы появиться свои дети. Любая женщина хочет их; таково уж наше женское предназначение.
Она потупила взгляд.
– Дети не стоят всех тех сложностей, которые нужны, чтобы из вырастить.
Странный ответ, особенно для повитухи. Наконец кучер забрался на свое место, нас слегка тряхнуло на сиденьях, и карета покатила дальше.
Алиса продолжала задумчиво молчать, и я даже подумала, что могла чем-то обидеть ее, но через пару миль, уже начав задремывать, я услышала ее тихий голос.
– Мне еще не приходилось ездить в карете, – сказала она, словно сама себе.
До Киркби-Лонсдейла мы доехали в сгустившихся сумерках. Собственно манор возвышался где-то посередине поросшего густой рощей холма, дорога так круто поднималась по склону, что пришлось упереться ногами в расположенное напротив сиденье, чтобы не соскользнуть на дно кареты. Парк усадьбы тянулся до самой
