— Ты приказал себе не думать об этом. Но тебе снятся кошмары, хоть ты их и не помнишь. Знаешь, Арми, для не обладающего Силой ты чертовски хорош в том, чтобы ставить блоки на собственную память, заставлять себя забыть. Но это ничего. Ты вспомнишь. Я помогу.

Когда Старкиллер выпустил свой смертоносный заряд по Хоснианской системе, я стоял на мостике звездного разрушителя. Только регулярные «практики» со Сноуком, отточенная годами способность не показывать свою боль не позволили мне тогда рухнуть под тяжестью агонии, которая затопила Силу в момент гибели миллиардов живых существ. Многие из них были чувствительны к Силе, и их смерть оставила особенно четкий след — целые картинки, которые никогда не сотрутся из моей памяти.

Отец играет с маленькой дочкой на лужайке у дома, но вздрагивает, вглядываясь в небо. Он видит алые вспышки в небе и луч, несущийся к ним. В ту секунду, когда он осознает, что сейчас произойдет, все вокруг окрашивается красным. Он прижимает к себе ребенка и кричит. Кричит нечеловечески, вкладывая в вопль всю безысходность, боль и ярость, ведь он никогда не увидит будущего своей дочери, потому что кто-то там, далеко, скомандовал: «Огонь!»

И вот кто скомандовал «Огонь!» Генерал Первого Ордена Армитадж Хакс. Тот, кто так и не смог простить отцу бессмысленное убийство маленького животного. Он их убил. Он их всех убил.

Хакс уже просто воет. Захлебывается слезами, собственной кровью — похоже, он сильно прикусил язык. Чувство вины раздирает его на части, ставит на самую грань безумия.

Я отпускаю захват Силы, и он валится на пол. Сжимается в комок, будто пытаясь соединить края огромной дыры в груди, пробитой пониманием того, что он сделал.

— Убей меня, Рен, — хрипит Армитаж, — прошу тебя, убей меня. Я не смогу с этим жить.

Я опускаюсь на корточки рядом с ним.

— Нет, Хакс, ты будешь с этим жить. И всю оставшуюся жизнь будешь пытаться искупить то, что натворил.

— Как, впрочем, и я.

Вкладывая немного Силы в слова, я продолжаю:

— Ты больше никогда не будешь даже думать о бунте, Хакс. Ты приложишь все возможные и невозможные усилия, чтобы донести до командования: отныне наша цель — не захват новых систем, не террор, а утверждение мира и обеспечение благосостояния в тех мирах, где правит Первый Орден. И начнешь ты с генералов, которых сам подталкивал к бунту. Завтра поговоришь с ними в камерах. Если они одумаются — вернутся на свои посты. Если нет, ты разберешься с ними, как и со всяким другим, кто захочет вновь раздуть огонь войны в Галактике. Ты будешь верен мне, Первому Ордену и нашим общим целям. Хосниан не должен повториться. Никогда.

Я взмахнул рукой, погружая генерала в сон. Без внушения в конце можно было обойтись, но я не должен рисковать. То, во что Сноук превратил Армитажа Хакса, исковеркав его душу, используя его слабости, боль и страхи, не должно править Первым Орденом и Галактикой, если завтра рыцари решат казнить меня. Теперь я спокоен.

— Охрана. Отнесите генерала в медблок. Постарайтесь сделать так, чтобы его в нынешнем состоянии никто не видел. Если спросят, он по моему приказу работал над выявлением мятежников в командном составе Первого Ордена. Во время доклада ему стало плохо. Пускай ему окажут медицинскую помощь. Оставьте с ним кого-то. Как только очнется, сразу сообщите мне. Выполняйте.

Отпустив штурмовиков с бесчувственным Хаксом, я осмотрелся. От чрезмерного использования Силы на протяжении дня перед глазами плясали разноцветные точки. Еще немного, и я сам свалюсь на все эти порошки-тряпки. Нужно срочно добраться до каюты. Слабость нельзя показывать никому.

Шатаясь, я побрел по коридору к себе. С пятого раза попав по электронному замку ключ-картой, ввалился в каюту и упал прямо в коридоре. Двигаться не было сил. Дышать не было сил. Слишком много их я потратил сегодня, слишком мало спал в последнее время.

Как-то лениво подумалось, неужели это всё? Вот так уйду, прямо как Скайуокер, истратив себя всего за раз? Ну и ладно. Дереку не придется пачкать моей кровью свой замечательный топор. Хакс завтра очнется и посмотрит на мир другими глазами. Может, даже рыжую кошку заведет. Первый Орден возьмется за то, чем должен был заняться давно. А Рей наконец-то освободится от монстра.

Да… Рей. Ну сейчас-то можно о ней подумать, правда? Напоследок, так сказать.

— Рей…

========== Вот и всё, чего я хочу ==========

Я не могу понять, где нахожусь. Только что умирал от истощения на полу своей каюты, и вот стою в каком-то непонятном месте. Это ванная, что ли?

Всё кажется смутно знакомым, но память почему-то не дает никаких подсказок. Помещение похоже на часть старого, но богатого дома: прямоугольный мраморный резервуар, даже маленький бассейн, в котором плещется горячая вода с ароматными маслами.

Кто, скажите на милость, может сейчас позволить себе ванну с водой?

Остальная обстановка ванной — под стать роскошному бассейну. Вычурный столик с какими-то бутылочками, кушетка для отдыха, обитая бархатом глубокого синего оттенка, белоснежные полотенца и тяжелый халат… Такое ощущение, что кто-то со знанием дела подготовился к водным процедурам.

— Кто-то знает толк в удовольствиях, — пытаюсь вспомнить, когда я сам последний раз принимал ванну.

— Года в четыре. Помню, как мать мыла волосы пахучим шампунем. И запах масел, кстати, очень знакомый.

Будто ответ на незаданный вопрос, за дверью слышатся голоса.

— Рей, детка, тебе нужно отдохнуть, отвлечься, — в голосе Леи Органы звучит неподдельное волнение. — Ты сама не своя после нашего спасения с Крейта. Сначала плакала все время, а с тех пор, как мы прилетели сюда, прерываешь медитацию, только когда уже не в состоянии удерживать концентрацию. Ты так уничтожишь себя.

Ничего себе. Рей недолго знала дядюшку, таким странным и явно не радостным, как я помню, было знакомство, но, тем не менее, так себя изводит. Неужели она не понимает, что его уже не вернуть?

— Вы не понимаете. Он не мог вот так просто взять и умереть. Не мог оставить меня одну. Не после всего, что было, — ее голос срывается на последних словах, я слышу, как она рыдает взахлеб, будто из нее вынимают душу.

— Я больше не чувствую его.

Ее шепот сквозь рыдания почти не слышен, он режет меня без ножа. И я понимаю, что уже даже не важно, что она плачет по тому, кто принес мне столько боли. Хочется, чтобы она перестала так убиваться, хочется обнять, успокоить, защитить. Но