— Эрдиан, — паренек запнулся, готовясь к чему-то невероятно важному, — нам нужно поговорить.

— Судя по твоему серьезному тону и бегающим глазкам вора — ты испортил важную отчетность? — усмехнулся господин. — И теперь тебя придется наказать.

— Нет… просто другие работники считают, что мы не только коллеги…

— Пусть считают, что им заблагорассудится, мне нет дела до пересудов каких-то бездельников из этой занюханной шарашки.

— Да, но… — Мартиан театрально отвел взгляд в сторону и даже реалистично покраснел, правда, не от смущения, а от ярости и презрения к себе, — за то недолгое время, что я проработал бок о бок с вами, я понял… вы необыкновенный, эрудированный и сильный человек! Мужественный, властный. И я… был бы не против… если бы такой опытный господин, как вы… если бы слухи стали реальностью.

— А я знал, Мартиан, ты сам ко мне потянешься, поэтому не торопил события, — Эрдиан широко и победоносно улыбнулся и подошел достаточно близко к собеседнику, чтобы заглянуть в горящие лазурные глаза. Через мгновение, убрав мокрые пряди с лица своего секретаря, Домрек погладил его пылающую щечку, едва касаясь, — но ты мне понравился с первой секунды, как влетел в кабинет. Такой… чистый. Настоящий…

— Я не фавн и, наверно, не очень подхожу для ваших «мужских удовольствий»… — выдохнул Мартиан, заглатывая ком отвращения и ненависти.

— Это же просто хобби, как охота на лис. По-настоящему любить можно только равного и интересного партнера. Я подразумеваю приятное времяпрепровождение, а не любовь до гробовой доски, конечно же. Да и вряд ли я смогу удержать надолго симпатичного и образованного юношу, вроде тебя. Но, надеюсь, наш роман запомнится обоим интересным и увлекательным приключением.

«Мразина, ты его точно не забудешь», — процедил в мыслях Мартиан, а сам в данный момент робко улыбнулся и так же робко положил ладонь на бедро мужчины. — Я совсем неопытен. И мне все ново в Орене… и мои чувства, они тоже совершенно новы… Я раньше не испытывал ничего подобного…

И ведь юноша не врал: еще ни к кому он не испытывал похожих чувств, еще никого он так не ненавидел, как Эрдиана Домрека.

— Я стану твоим учителем, — тихо произнес мужчина, а потом впился в желанные губы, жарко, властно, словно хозяин. Но не так, как любимый фавн, который, пусть и был напорист, но никогда не забывал про самого Мартиана и стремился подарить ему побольше приятных мгновений. Домрек же только брал, жадно и голодно брал все себе. И, как ни печально, но целовался он совершенно убого и это в столь опытном возрасте!

Несчастный мужественно терпел, пусть и давился отвращением к себе, к наглому чужому языку, вяло возившемуся во рту, к дыханию на коже. Он урвал момент и, не открывая глаз, тихонько полез за руной, после чего сразу же положил ее в карман белоснежного сюртука Эрдиана, замаскировав данное действо очередной невинной лаской.

Господин отстранился, проведя ладонью по губам парня, а тот, в свою очередь, наивно хлопал ресницами, как и положено заправскому девственнику, а про себя уже представлял жуткую кару, которая обрушится на самого ненавистного человека в мире совсем скоро.

— Мы могли бы… — Юноша оборвал предложение собеседника, схватив его за запястье и заглянул в глаза так искренне и открыто, что тот замер.

— Не сегодня, Эрдиан, я не хочу торопиться. Я только-только приехал из консервативного, религиозного королевства и мне тяжело привыкнуть ко… всему такому, понимаешь? Вседозволенность Орена меня еще пугает…

— Конечно, — хозяин конторы невесомо поцеловал золотую прядь юноши и, пропустив ее между пальцами, направился к рабочему столу, — тогда завтра, — прозвучало, будто ультиматум.

«Завтра ты окажешься в Аду», — прошептал про себя Мартиан и осторожно улыбнулся, потупив взгляд.

●●●

Ближе к вечеру, когда сумерки опустились на королевство, окутав его полумраком, Мартиана стали одолевать сожаления всех видов и окрасов о сегодняшней подлости, прорывая пелену опьяняющей ненависти и злобы. Наконец, разум юноши прояснился, и оказалось, что идти на поводу разрушительных чувств — действительно ужасная идея. И ведь исправить ничего уже нельзя — начальник удалился раньше остальных работников, небрежно бросив дела на стол. Вот теперь, оказавшись перед потемневшим окном, юноша с ужасом понимал, что совершил не обычную ошибку, а величайшую ошибку в жизни. Ибо, если фавны господина Эрдиана, доведенные до отчаяния, вырвутся на свободу, они могут причинить много горя ни в чем не повинным людям. Например, его прислуге или обычным жителям города.

Мартиан не знал, что делать: бежать за хозяином, бежать за стражами, или просто бежать из города вместе с любимым зверем? В первых двух случаях ему грозит тюрьма, или даже казнь. В последнем — полунищенское существование где-то на отшибе без дома и должности. И неизвестно — какой вариант лучше.

Юноша так и сидел, обняв голову руками, переживая все сильнее с каждой новой секундой, пока внезапно не сорвался с места ошпаренной кошкой. И тут раздался предательский хруст очков, которые на сей раз не успел поймать… Сильнее паниковать, чем сейчас, он уже не мог. Вместо этого, позабыв про сумку, позабыв про плащ, позабыв обо всем, он опрометью понесся к своему родному дому, стараясь не врезаться в размытые силуэты, в коих превратились прохожие на улице.

Мартиан таки упал один раз, споткнувшись о бордюрчик, но шустро вскочил, как и сотню раз до этого в прошлом, и, не отряхиваясь, продолжил путь. Единственное, о чем он мог думать в данное мгновение, — Натаниэль. Даже собственное продрогшее насквозь тело его так не заботило, как предстоящий им обоим с фавном разговор, и тот выбор, который сделать в одиночку молодой господин просто не в состоянии.

Юноша добрался до жилища ближе к ночи, когда неясных силуэтов стало меньше, а улица целиком превратилась в темно-серое марево. Он нащупал ржавую ручку и машинально потянулся за ключами, забытыми в сумке…

Паренек от безысходности уткнулся лбом в свою дверь, не то всхлипывая, не то смеясь от сегодняшних проделок судьбы, потом он взялся за шнурок дверного колокольчика и начал дергать его столь яростно, словно намеревался оторвать.

— Да иду я, иду, — раздался приглушенный голос Натаниэля, а затем и его тяжелое цоканье по доскам. — И кого нелегкая принесла? В такое время почтальоны не ходят… — бурчал он, пока не отпер замки и…

На пороге стоял бледный как смерть Мартиан-Грегори, правда, почему-то без сумки, верхней одежды,