— Конечно перестанешь, зачем мне шлюха после оргии с десятком членов?
— Я… я н…не понимаю… я был… хорошим фавном… я все-все для вас д…делал, как вам нравится… х…хотя это было больно. Я старался… я… — Даже когда над Натаниэлем издевались приятели господина, он не рыдал столь отчаянно, как сейчас. Ну что они могли сделать? Всего лишь потешались над телом, которое все равно быстро восстановится… в очередной раз. А вот безжалостные и ледяные слова Эрдиана Домрека вбивались прямо в его беззащитное сердечко и откалывали от него по куску.
— Я собирался тебя продать одному из своих знакомых за треть стоимости. А ты, глупый фавн, все испортил.
— Про…дать, — разбитыми губами беззвучно произнес Нат, пока его огромные глаза медленно заполнялись черным ужасом. А потом он внезапно вскочил, чуть не упав при этом, и бросился из самых последних сил к господину, чтобы обнять его ноги и уткнуться в них лицом — Н…нет, господин, хозяин Эрдиан Домрек, пож…жалуйста! Я буду самым-самым послушным, самым лучшим фавном, обещаю! Я… я больше не буду жаловаться и плакать, когда вы… когда вы захотите сделать со мной… то, что делаете обычно… Пожалуйста!
— Тупая тварь, — мужчина с остервенением отшвырнул мальчонку и пнул ногой в голову, затем взялся брезгливо отряхивать свое измятое одеяние, — я уже присмотрел себе нового фавна. Моложе и чище, чем ты.
— Хозяин… я… я не занимаю много места… и ем мало… я… могу на кухне помогать… я… быстро уч…чусь, — раб вновь поднялся, чтобы заглянуть своими глазищами в рассерженное лицо господина с такой преданностью, на которую не каждая собака способна, — пожалуйста… не продавайте мен…ня.
— Ты старый. Скоро, фавн, твое тело изменится, и ты превратишься в огромную бурую уродливую скотину, годную разве что для тяжелой работы.
— Я буду меньше есть и дольше ос…станусь маленьким, — не унимался несчастный, — пожалуйста… вы — мой смысл! Я… я люблю вас! Никто… никогда так сильно… вас любить не будет! — Нат наклонился к лакированным башмакам и высунул язычок, намереваясь облизнуть их.
— Любишь? Что тупое животное, вроде тебя, может предложить, кроме своего тела? Да и тело-то совсем скоро превратится в волосатую махину…
— Я… отдам все, ч…что у меня есть. Всего себя отдам! С…свое сердце, душу… я все вам отдам, мой хозяин…
— Сердце наивного зверька, хм, и что мне делать с этим мусором?
●●●
Натаниэль резко распахнул глаза и машинально стер со щеки одну слезинку, и только потом начал озираться, будто боялся проснуться в каком-то другом месте, а не в доме Мартиана, на личной горе матрасов и одеял.
К счастью, все было как обычно, если не считать чего-то теплого под правым боком…
— Хозяин, ты таки решил получить пару уроков? — усмехнулся фавн, разглядывая комочек в ночнушке, прильнувший к нему.
— Я? Н…нет, — испуганно произнес Мартиан-Грегори, выныривая из одеяла, — ты… громко кричал ночью, а снотворного у меня больше нет. Я тогда опустошил флакон до последней капли, как оказалось. А купить забыл. Ну и я тут теперь…
— Я там тебе синяков не насажал, пока ворочался? — верзила широко зевнул и потер веки.
— А? Нет, какие синяки… Ты просто говорил много… очень личного. И плакал.
— Хуйню я говорил, хозяин, — устало произнес фавн и расслабленно откинул голову на подушку. — Вся моя жизнь хуйня, если подумать…
— Мне даже сложно вообразить твой ад, Натаниэль, — юноша сделал небольшую паузу, и осторожно погладил ладонью бархатистую щеку собеседника. Но так как в темноте он ничего не видел, особенно без очков, то еще и нос погладил и веки, под легкий смешок. Потом, правда, сразу отдернул руку, сконфуженно. — Мне очень жаль, что я не встретил тебя раньше, хотя бы на год…
— Врешь ты все, ни хрена тебе не жаль… и никому не жаль. Для людей такие, как мы, живые игрушки и срать вам на нашу боль.
Вместо ответа Мартиан дотянулся до исполина и невесомо поцеловал его в уголок рта.
— Это не так, — выдохнул он и затем, чтобы не потерять голову от совершенно новых и невообразимых чувств, робко уполз обратно под бочок и прижался. — Мне не все равно. Эрдиан, к которому ты обращался во сне, — не человек, а садист и конченный урод. Его нужно судить и посадить лет на двадцать за издевательства! Он… он…
— Живет счастливо и насаживает нового фавна. Такова жизнь, — равнодушно ответил Нат и приобнял разгорячившегося юношу, смакуя его трепет и раскрасневшиеся щечки, — если честно, то я хочу забыть прошлое поскорее. А еще хочу немедля услышать твою историю, ведь мы сразу после этого потрахаемся!
— В… смысле? — протянул паренек, ошалев от услышанного.
— Ну, ты говорил, что нам надо узнать друг друга получше перед потрахушками. Мою историю ты знаешь, знач, осталась только твоя. Короче, я жду… Ты это, ужми ее как-нибудь до пары предложений.
Мартиан собирался уж было ответить на подколку, но лишь вздохнул и прикрыл веки, готовясь к рассказу.
— На самом деле мне нечего рассказать, Натаниэль. Я родился в обычной любящей семье со средним достатком… И мне всегда не везло. Сколько себя помню, именно со мной с самого раннего детства и случались разные неприятности. Именно передо мной всегда заканчивались булочки, именно мне доставался подарочный набор со сломанной игрушкой… десять лет подряд!
— Именно ты купил старого раба вместо тонконогого мальчика-фавна…
— Ну да… И у меня еще зрение плохое, только у одного меня, заметь, у всех остальных членов моей семьи оно безупречно! И еще я… я… — хозяин замялся, пытаясь подобрать нужные слова, но так и не решился произнести свое постыдное признание вслух.
— Короче, ты не любишь баб.
— Д…да, — испуганно промямлил юноша, — для Шульгарда, откуда я родом, это ужасное извращение! Я честно пытался… но не получалось. Ничего не получалось, ведь к женщинам я абсолютно равнодушен. Как я мог такое рассказать своей семье? Они растили меня, любили, поддерживали, невзирая на мои неудачи… Надеялись на мою свадьбу, мечтали понянчить внуков, а я… родился ущербным. Потом я искал таких же… как я, но бросил данную затею из-за огромного и вездесущего страха разоблачения. Даже крошечный слух
