– Разумеется, – согласился Овод, переводя взгляд с меня на Грача и обратно. Черт. Я нацепила свою самую вежливую и праздную улыбку, не собираясь давать ему больше ни единого повода продолжать этот разговор. Пусть думает, что я очарована вниманием принца фейри, и ничего более. Не то чтобы я и правда чувствовала что-то большее. Это Грач должен был скрывать свои чувства, не я.

– Должна признать, сэр, – продолжила я, – из-за этого инцидента я сейчас чувствую себя неважно. Если я хочу встать рано утром и начать занятия Ремеслом вовремя, думаю, мне следует покинуть вас до полуночи.

– Очень разумно. – Пальцы Овода отбивали задумчивый ритм слишком близко к моей щеке, чтобы меня это совсем не беспокоило. – Жаворонок, тебя не затруднит отвести Изобель в комнату? Нашу лучшую, разумеется.

Грач, кажется, собирался запротестовать, или предложить проводить меня самостоятельно, так что я пихнула его ногой под столом. Я не сомневалась, что в итоге он как-нибудь да найдет меня, но ему следовало быть более осмотрительным, и уж точно не было необходимости провожать меня наверх на глазах у всего двора.

Жаворонок подскочила на ноги, слегка пошатываясь, и снова вцепилась мне в руку.

– У меня та-а-ак много ночных рубашек! – сказала она, утягивая меня за собой в сторону древесных ступенек.

– Я хочу с вами! – воскликнула одна из ее подруг, которую мне представили как Крапиву. Жаворонок развернулась и зашипела на нее. Крапива села обратно. Моя спутница мило улыбнулась, стискивая мне руку еще сильнее.

Когда мы добрались до основания дерева и начали подниматься, светлячки и фонарики пиршества сияли внизу, как огни большого города. Я с трудом ползла вверх по лестнице из лиан, следуя за Жаворонком, которую тоже заметно пошатывало, и понимала, что в последний раз так боялась за свою жизнь, когда встретилась с Могильным Лордом. Каким-то чудом мы добрались до вершины невредимыми. Звездный свет пробивался сквозь листву, освещая лабиринт, и коридоры сверкали огоньками светлячков, как алмазные копи.

– Ты не против, если я заберу свои вещи из Птичьей Норки? – спросила я. Кольцо не выходило у меня из головы весь вечер, и после странного окончания пиршества я понимала, что больше без него не могу.

– Понятия не имею, зачем тебе твое скучное платье, но там я храню все ночные рубашки, так что нам все равно нужно туда заглянуть. Главное – не надевай его на ночь!

– Не буду, – заверила ее. Но я уж точно буду держать под рукой свое железное кольцо.

Кажется, я примерила около дюжины шелковых ночнушек. Все они были не прочнее комбинации и практически прозрачные, хотя на этом этапе мне было уже практически все равно – последний верный признак того, что я перебрала вина. В итоге Жаворонок остановилась на зеленой, решив, что этот цвет будет моей визитной карточкой. Под грудью ткань собиралась в складки и была покрыта сомнительным количеством бантиков, которые во время сна вряд ли бы пригодились, если только ты не собиралась спать в гамаке, привязав себя к нему на случай сильного ветра. Но наряд был абсолютно великолепен. Я хотела бы посмотреть на себя в зеркале. Нет, я хотела бы посмотреть на лицо Грача, если бы он увидел меня в нем: будет ли его взгляд похож на тот, которым он одарил меня, впервые увидев в стрекозином платье? Я сразу же отмахнулась от этой мысли, чувствуя, как пылает лицо, но, как бы яростно ни старалась ее игнорировать, головокружительная идея так никуда и не испарилась.

Наконец, Жаворонок позволила мне собрать вещи и проводила меня по мерцающему лабиринту в другую комнату. На пороге я остановилась как вкопанная.

Внутри была кровать с балдахином… и десятки Оводов, смотревших на меня со всех сторон. Блестящие, запыленные, покосившиеся портреты в рамах заполняли буквально каждый сантиметр пространства, изображая Овода в одеяниях разных эпох. Картины висели на лианах, покрытых листьями, и поэтому казалось, что они отчасти вросли в стены. Несколько портретов были моей работы, всего, кажется, восемь. Большую их часть я не видела уже несколько лет и поэтому была поражена, когда их заметила – как будто узнав лица старых друзей в толпе. В мерцающем сиянии светлячков их глаза, казалось, двигались.

– Я не могу спать в комнате Овода, – запротестовала я.

Сопротивление было бесполезно. Жаворонок подтолкнула меня внутрь.

– Конечно, можешь! Овод спит здесь только раз в месяц, в новолуние. В другие дни он приходит сюда, только чтобы полюбоваться портретами. Это твое Ремесло, поэтому он будет очень рад, если ты здесь остановишься.

Для фейри это, должно быть, действительно имело смысл, и я не сомневалась, что Овод считал большой честью возможность провести праздничную ночь в окружении его физиономий. Снизу послышался взрыв смеха, и Жаворонок печально умолкла.

– Если ты хочешь вернуться, я не обижусь, – сказала я. – Все равно со мной не будет интересно, когда я усну.

Она схватила меня за руку.

– О, ты уверена? Точно уверена? Мне невыносимо думать, как одиноко тебе тут будет совсем одной.

Я улыбнулась.

– Мне не будет одиноко. Я слышу, как внизу говорят. И я так устала, что усну мгновенно.

– Ты чудесная! – Жаворонок прижала мою ладонь к своей груди. – Я знала, что мы будем отличными подругами! Увидимся завтра, Изобель!

И, отпустив меня, она бросилась прочь из комнаты.

Я поежилась и засунула ладонь под мышку, чтобы согреться. Потом я положила свою старую одежду на покрывало, села, развязала шнурки и залезла в постель под дорогое одеяло, набитое гусиным пухом, и мягкие простыни. Какое-то время я наблюдала за дверью. Жаворонок не возвращалась. Тогда я вытащила из-под одеяла руку, наощупь отыскивая секретный карман своего платья. Я задержала дыхание, вслепую перебирая складки, представляя, что бы случилось, если бы кто-то из фейри обнаружил железо. Но сейчас мои пальцы все-таки нащупали его, и я извернулась в темноте под одеялом, чтобы засунуть кольцо в один из своих чулок.

Снизу то и дело слышались разговоры и смех, почти человеческие. Это немного успокаивало, но я все равно никак не могла уснуть. Со всех сторон на меня смотрел Овод; его улыбка слегка менялась в мигающем сиянии светлячков. Краем глаза я замечала, как в мерцающем свете его нарисованные глаза двигаются и иногда даже моргают. Мне казалось, что за мной наблюдают, и роскошь уверенности, что все это только кажется, была мне также недоступна. В голову пришла мысль, что я не посмотрела, нет ли кого под кроватью – ребяческая идея, – но мне было совсем несложно представить себе, как там, в темноте, лежит какой-нибудь фейри, скрестив руки с паучьими пальцами на груди, как покойник, и улыбается, поджидая, когда сможет выпрыгнуть и удивить меня…

Вот бы я могла надеть кольцо. Я сжала кулак так крепко, что в ладонь до боли впились ногти.

Казалось, прошло больше часа; хотя, скорее всего, меньше. В коридоре раздался оглушительный грохот.

– Проклятый чайник! – раздался раздосадованный вопль Грача.

Мой страх тотчас рассеялся, как не бывало. Я затряслась от смеха, представив, как пьяный и страшно недовольный Грач, спотыкаясь, пробирается по захламленным коридорам лабиринта и уворачивается от падающих чайников.

– Грач, – прошептала я, зная, что он услышит, – ты там в порядке?

Гробовая тишина. Потом прохладный ответ:

– Не имею ни малейшего понятия, с чего бы мне быть не в порядке.

– Ну конечно, – сказала я. – Ты завалил Могильного Лорда, так что чайники тебе нипочем.

Он вошел в комнату, сражаясь с зеленым жилетом Овода. Сняв его, принц бросил его на пол, как какой-то негодный хлам. Потом он зашагал прямо к кровати