Мне пришлось удалить пару ребер и толстую складку ткани, в которой я потом опознал мочевой пузырь — конечно, он не дорос до того, чтобы удерживать жидкость. От него тянулся мочеточник, но почка не выросла, так что трубочка просто обрывалась.
А в глубине, дальше по позвоночнику, я нашел комок, в котором крылся настоящий секрет этой туши.
Мозговая оболочка не развилась, черепные кости — тем более, но все же я нащупал кусочек свиного мозга, защищенный паутинной и мягкой оболочками, похожими на резину.
У свиньи–предка было немало коры головного мозга. Умное животное.
Туша умной не была. Но я уже тогда достаточно разбирался в строении нервной системы млекопитающих, чтобы представлять, что в ней выросло. Участок моторной коры — он–то и позволил ноге меня лягнуть. И порядочный воспринимающий участок: он ощутил мое прикосновение.
Я ничем не мог его утешить. Ничем не мог помочь. Оно не видело, не слышало, не ощущало вкуса. Но оно чувствовало боль.
Просто накладка. Ошибка в экспрессии генов; поколение нервных клеток, не нужное потребителю. Я вспоминал, давно ли туша содрогается под резаком. Иннервация зашла далеко — я и не думал, что такое возможно. Оно ощущало все, что с ним делали.
В большой комнате было тихо. Я сидел, поглаживая уцелевший клочок кожи. Я не знал, чувствует ли что–то и он.
Следовало подать рапорт об ущербе, чтобы другие остерегались подобных нарушений.
Но я никому не признался. Я извлек мозг, нервы и прочие органы.
Потом я переработал эти не функционирующие уже болевые центры в паштет. Самое большое неуважение к пищевому животному: убить его и не съесть.
Думаю, я его пережарил. Паштет вышел зернистый. Я давился, но ел.
Так вот, я не поэтому стал дрессировщиком. Но поэтому не бросаю работу. Если мы что–то возвращаем, то не нам уже снова все губить. Теперь, Береника, раз ты взвалила на себя эту ношу, то, может быть, поймешь.
Не–встреча
ДОМ МАРКА И БЕРЕНИКИ В ПУСТЫНЕ
Я обхожу все комнаты, как будто здесь кто–то стал бы прятаться.
Впрочем, укрыться здесь негде. Мебель убрана, пол из местного камня как будто пропылесосила команда судмедэкспертов, не оставив ни следа от прежних обитателей дома.
Высокие окна гостиной выходят на дальний хребет, скошенный, как тонущий корабль, корма которого уже ушла под воду. Я слышу шум в подземном гараже. А вот и голоса — мужской и женский.
Я не сомневался, что Береника опять уйдет от него. Не было ей смысла оставаться. А она воспользовалась его властью. Я думал, они уже далеко, восстанавливают какой–нибудь убитый океан и не застанут меня, шмыгающего по комнатам, как лишившийся раковины рак–отшельник — бледный, с морщинистым задом.
— Ты кто?
Это Паоло. Высокий, тощий, он стоит точно по центру дверного проема, словно показывая, какое излишество — такая ширина дверей.
— Я…
— Да ты его знаешь! — Маленькая светловолосая Мрия проталкивается мимо приятеля. У нее в руках сумка с символическим «запасом провизии»: сверху высовываются листики петрушки и багет. — Это дрессировщик, он на Марка работал.
— На Марка… — У Паоло бледно–голубые глаза. Я раньше не замечал, какие они ясные и внимательные. Я к нему не присматривался, а он ко мне — и подавно. — Что же он здесь делает?
— Не знаю. — Мрия уже в кухне. — Может, сусликов дрессирует? Ты бы сам спросил.
— Мне надо кое–что отсюда забрать, — говорю я. Это почти правда. Сейчас, по крайней мере.
— О, и нам тоже, — отзывается Паоло. — Можно открывать клуб. Соберем всех, кто прибирает за Марком и Береникой.
— Не язви, Паоло. — Мрия открывает и закрывает шкафчики. — Вроде бы они говорили, что где–то оставили кастрюлю… А, вот она. Береника просто попросила помочь, раз уж мы будем поблизости.
Поблизости здесь ничего нет. Марк демонстративно построил дом на пустом месте, среди сухих хребтов и долин Большого Бассейна. Самыми заметными обитателями этих мест были вилорогие антилопы, но и те держатся гораздо южнее — там, где больше воды. Практически единственное растение здесь — чахлые креозотовые кусты[116]. Их черные стебли высасывают влагу вокруг себя, оставляя круги такой высохшей земли, на какой ни одно семя не прорастет. У каждого куста свое маленькое умирающее от жажды королевство, где он владычествует безраздельно.
— Ты машину спрятал, — замечает Паоло.
— Привычка.
— Так зачем ты здесь?
— Может, он сюда переезжает. — Мрия показывается из кухни. За ее спиной слышно, как что–то жарится. — Поесть хотите, мистер Дрессировщик зверей? Что не съедим, нам придется увозить с собой.
Никогда не думал, что Мрия умеет готовить. Впрочем, я на нее особо не обращал внимания. Я следил за Береникой.
— Конечно, — говорю я, — только мне нечего выложить на общий стол.
— Я так и думала. — Она снова скрывается в кухне.
— Береника хочет тоже заниматься дрессурой, — говорит Паоло. — Хочет узнать, кто на самом деле всем заправляет.
— Это долгий, долгий путь, — отвечаю я, — и не такой увлекательный, как кажется со стороны.
— Она все это знает, — говорит Паоло. — Не ты ли ей объяснил?
— Я пытался.
— Вы просить не станете, да? — Мрия сует мне завернутые в салфетку ножи и вилки, чтобы я разложил их на столе. — Береника вернулась к Марку, оба они на каком–то атолле пытаются восстановить поголовье рыб, обучают тунца самозащите или еще что, а вы притворяетесь, будто вам и дела нет.
— Я не вправе лезть в их дела, — наконец выдавливаю я.
— Вилки кладут с другой стороны, — резко бросает Мрия. — Чтобы думать о ком–то, прав не нужно.
— Да брось. — Паоло болтается рядом, не зная, чем себя занять. — Просто у него ничего не вышло. Он хотел выдрессировать Беренику, чтобы она ушла к нему, а не вышло.
Я стараюсь выдыхать медленно, но они все равно слышат.
— Вам, кажется, надо было заняться рыбами? — спрашивает Мрия и добавляет: — Идите, дальше я сама все расставлю.
— Рыбы, — начинает Паоло, направляясь к лестнице в подвал. — Это ты их туда напустил?
— Первая моя работа для Марка, — киваю я. — Это исчезающий вид: сельское хозяйство сократило зеркало воды, и их пещеры стали пересыхать. Здесь они, кажется, неплохо плодятся. Надеюсь, новый хозяин дома о них позаботится.
— Обязан. Это прописано в договоре. Не хочешь — покупай другой дом.
Многие думают, что, дурача природу, мы доказываем свою власть над ней.
Но и природа навеки поработила нас, вынудив о ней заботиться.
По крайней мере, некоторых.
В прохладной темноте мы слышим, как журчит вода под ногами и по стенам. Посередине тихий пруд. Мы останавливаемся на краю. Опускаем глаза и видим расходящиеся во все стороны ходы в земле.
Наш приход вызывает
