ЛЕВИ ТИДХАР

НОЧНОЙ ПОЕЗД

Перед вами еще один рассказ Леви Тидхара, чье произведение «Спонтанное запутывание шнуров при встряске» («The Spontaneous Knotting of an Agitated String») тоже вошло в антологию. «Запутывание» было довольно спокойным, в отличие от этой истории — яркого, неистового и экстравагантного путешествия на ночном поезде, пассажиры которого зачастую вовсе не те, кем кажутся, и смерть может нанести внезапный удар на любой секунде пути…

Ее звали не Молли, и она не носила темных очков — ни зеркальных, ни простых.

Она наблюдала за платформой.

Вокзал Хуа Лампонг в сумерках: теплый ветерок обдувает открытые платформы, рядом с которыми гигантские животные выдыхают дым и пар во влажный воздух под вокзальной крышей, выгнутой аркой высоко над головой.

Ее звали не Нои, на случай, если вы захотите узнать, хотя это довольно распространенное имя. И не Порн, и не Пинг. И даже не Пятница.

Она наблюдала за платформой, рассматривая пассажиров, садившихся в поезд, носильщиков, таскавших багаж, полицейских в форме, неспешно патрулировавших вокзал. Она была здесь по приказу Старика, чтобы наблюдать за обстановкой.

Она даже не была девушкой. Не совсем. А что до того, почему Старика звали Стариком…

Он был также известен под именем Босс Гуй — глава и «большая господина» Куньминских Жаб. Она получила свою нынешнюю работу, когда перебила телохранителей Гуя из числа Жаб, — так уж водится.

Но это было там, в Куньмине. А здесь Бангкок, Бангкок в сумерках, Хуа Лампонг, огромнейший вокзал, где гигантские слизни выдыхают пар, пока их начищают и натирают парни–слизничие, в обязанности которых входит кормить животных перед отправлением. И Старик — тоже не совсем старик…

Сканирование места в ожидании, пока появится Старик: туристы–янки с имплантированными фотокамерами сверкают вспышками, позируя на фоне гигантских животных, этих нео–нагов[96] с реконструированной ДНК, примитивной нервной системой и фантастическим аппетитом. Сканирование: группа марсианских китайцев из города Тон–Юня осторожно переставляет ноги — нет привычки к силе притяжения этой планеты. Сканирование: три малайских бизнесмена (усиленные скелеты, стандартизированные корпорацией Пояса Земли) — двигаются изящно, как танцоры, насквозь пронизаны проводами, подключены двадцать четыре земных часа в земные сутки, семь земных дней в неделю к двигателям в виде денежных потоков, к громадной пульсирующей паутине коммерции и информации, к этой поющей машине фона Неймана, набросившей свою сеть из сетей на всю Солнечную систему…

Снабженные и скрытым оружием тоже — она сделала мысленную заметку.

Наемный убийца может выглядеть как угодно. Он может быть милейшей старушкой, несущей на плечах две идеально уравновешенные плетеные корзины из бамбука, наполненные вкуснейшими вьетнамскими жареными бананами, которые вызывают привыкание. Расфуфыренной корейской поп–звездой со свитой, которая как будто бы случайно устроила выволочку персоналу прямо перед назойливыми камерами. Парочкой французов с рюкзаками: он — с редеющими и седеющими длинными волосами и сигаретой скомпрессированных данных в зубах, она — с новым лицом в качестве комплимента от одного из кабинетов косметический хирургии, разбросанных по всей длине сои Ковбой[97], — личико–то кукольное, а вот руки никогда не лгут, и руки выдают ее настоящий возраст выгравированными на них морщинами, сухой кожей, кое–как обрезанными ногтями с дешевым лаком…

Наемным убийцей может быть кто угодно. Парнишка–янки, богатый наследник, который совершает ретро–круиз по Азии, почитывая «Эйр Америка» или «Нейроманта»[98] в мягкой обложке — точную копию 1984 года, отпечатанную на заказ. Вежливый полицейский, который помогает симпатичной юной лаоске с багажом. Сама девушка, дочка крестьянина из Исана, отправленная в Бангкок по вековой традиции: тело снабжено встроенными вагинальными вибраторами, идеальный аудио– и видеосигнал, постоянная запись, старательно оберегаемое платьице из магазина Луиса Ву и столь же старательно выношенный план выхода на пенсию — заработать достаточно денег, вернуться домой в Исаи к «мой большой мама», открыть бар (отель, книжный магазинчик) и проводить свои дни в Меконге, предаваясь лирическим воспоминаниям о добрых старых днях, слушая тайскую или корейскую попсу и квасса–квасса нуэво, взращивая в себе ностальгию с затуманенным взором…

Кто угодно может быть. Она ждала, пока появится Старик. Поезда с вокзала Хуа Лампонг никогда не уходят по расписанию.

Ее имя до или после не имеет значения. Когда–то ее называли Мулан Руж — глупое имя, однако «чужестранцам» нравилось. Мулан Руж — когда она еще работала на сои Ковбой, на сцене, на коленях или по–собачьи, но очень редко — на спине, зарабатывая денежки на операцию, которая должна была спасти ее из этого мужского тела и сделать ее тем, кем она действительно была, то есть катоем[99].

В Таиланде их называют «третьим полом». Но она сама всегда считала себя просто женщиной.

Она проверила периметр. Впереди перед ней был слизень, как и всегда вызывавший у нее восхищение. Он был соединен с головой поезда — существо в пятьдесят метров длиной и в тридцать — шириной. Он поблескивал боками и испускал газы, пока парни–слизничие, ласково приговаривая, натирали его плоть — их было человек тридцать–сорок, облепивших его массивную тушу, словно рой мух. Она проверила возницу: женщина была низенькой и смуглой — наверное, из горной части Лаоса. Возница восседала в своей упряжи, вознесенная высоко над слизнем, голову полностью закрывал шлем — единственная деталь ее гардероба. Из ее плоти тянулись трубки, соединенные с плотью слизня. Они были единым целым, ее разум заставлял животное двигаться, отдаваясь безмятежному бегу: ночной рейс из Бангкока в Нонгкхай, и она, ночная возница. Она и есть поезд.

Ходили истории о разумах, соединенных подобным образом на Небесах. На Небесах, над атмосферой, где мир начался по–настоящему. Где многочисленные корабли Исхода медленно отваливали из Солнечной системы в неведомые дали в поисках лучшего будущего. Говорили, что некоторые корабли работали на силе разума, на интерфейсе человека и Иного, унося в своих утробах спящих. Рассказывали о кораблях, которые