– Осторожно там, Роберт. И не задерживай маму! – ревностно сказала она, закрывая за ними дверь.

На улице свежо и тихо. Недавно опустились сумерки. Отпечаток ушедшего дня лежал тонкой мерцающей полоской на небосклоне.

У перекрестка они распрощались. Такси, поглотив гостей, отъехало и, набирая скорость, слилось со светящейся гирляндой в потоке машин.

Мать шла молча. Роберт не торопил с вопросами. Было похоже на прогулку в ранние мальчишеские годы. Мимо проплыл продуктовый магазин. Мать молчала, чувствовалось, она почему-то на что-то не решалась. Это еще больше настораживало Роберта. Он терпеливо ждал.

– Куда ты идешь, – наконец сказала она, – машина на стоянке?

– Да. Я тебя провожу.

– Как у тебя с твоим пиелонефритом?

– Я о нем забыл. Он меня давно не беспокоит. Раз в год делаю десятидневное голодание. Ты знаешь...

– Не понимаю, как ты это выдерживаешь.

– И нечего выдерживать. Все очень просто: в первые сутки три раза поставил себе трехлитровую клизму, в последующие дни по одной утром. Вот и все.

– Как все?

– Все. Живи себе на здоровье, только ни крошки в рот и пей столовую.

Мать остановилась и с подозрением посмотрела на Роберта. Он усмехнулся:

– Да не вино. Минералку, мать!

Она успокоилась и снова пошла медленным прогулочным шагом.

– А потом?

– А что «потом»? Все очень просто – бери восстановительную диету Николаева и восстанавливайся, как там написано. Она тебя выведет на общий стол. А ты, никак, решила проголодать?

Она безнадежно махнула рукой.

– А что? Давай. Вернешь себе три-пять лет, помолодеешь.

Она грустно заметила:

– Нет, сын...

– Чего нет? – огорчился Роберт, – под моим наблюдением. Все будет о`кей. Вот увидишь.

– Нет времени. Не осталось.

– Да брось, мать! Семьдесят лет – еще не возраст, чтобы на него молиться. Займись собой.

– Поздно, сынок. Ты лучше скажи... Ты ведь людей лечил... Моя подруга заболела.

– Что у нее?

– У нее плохое дело.

– Рак?

Мать качнула головой:

– Саркома поджелудочной железы.

Роберт насторожился, замедлил шаг.

– Давно?

– Не знаю. Можно травами попробовать?

– В этом случае все нужно включать, а не пробовать.

– Но ты можешь принести травы?

Роберту становилось все неуютней и тоскливей. Что-то здесь не так. Попахивает неправдой.

– Завтра же принесу. Только нужно знать, сколько ей лет.

– Так как и мне.

– Ладно... – проговорил он тягостно, – принесу Окопник, Подмаренник и Будру. Поеду к Гилю, это его травы... и рецепт.

Теперь он замолчал и мать, угадав его настроение, остановилась у подъезда. Постояли молча. Каждый боялся сказать что-нибудь не то, боялся вопросов и ответов. Но она подала руку и сказала:

– Пока, сынок. Не бери в голову, как выразился твой приятель Джеймс.

– Ты подслушивала?

– Нет, вы так были увлечены своей темой, что не замечали меня, когда я вас обслуживала.

Роберт осветлился слабой улыбкой:

– Ну, ты даешь, мать. Тогда пока. Завтра приеду. Принесу, что обещал. Пока!

Глава 11

Татьяна шла, как многие, одной дорогой к метро «Индустриальная». Шла пешком, когда Роберт задерживался на работе или уезжал в короткую командировку. Но почти всегда, идя институтской дорогой, ощущала необъяснимую свободу, легкость и ненавязчивые мысли. Думать можно было о чем угодно. Не имеет значения. Мысли никто не контролировал, о них никто не спрашивал, о них никто не знал. Они ее тайный спутник, в едином лице, с которым можно было в любое мгновение поговорить и тут же по желанию отбросить. Этого всего не было в машине, расслабившись на мягком кресле, и глядя, как проплывают мимо на пешеходной дорожке знакомые лица. Она не могла думать о каждом из них, что связывало ее с ними, и приходилось говорить с Робертом – слушать, отвечать и спрашивать обо всем необходимом семейном. Как будто без этих обязательных проблем нельзя обойтись, нельзя поговорить о какой-нибудь чепухе, какую находила с институтскими знакомыми. И Роберт в последнее время перестал ей нашептывать всякие интимные глупости, зарылся в свою проблему, в изобретение, немыслимо важное для людей всего мира, как он выражался специально для нее, чтобы ей было понятней. Выходит, ее связывало с ним что-то такое, что не давало поступать, как хотелось. Стоило ему уехать в командировку, а ей быть уверенной, что он там ни с кем не флиртует, после быстро проходящей ревности появлялась легкость полета, как у птицы, выпущенной из прекрасной ухоженной вольеры. Полет был соблазнителен, бесконечно открывал неиспробованное. Эта временная свобода нравилась и пугала неизвестностью до тех пор, пока не появлялся он, прекрасный муж и отец ребенка. Получалось, без него она не могла, но и с ним ей не хватало чего-то очень важного в жизни. Нет, не чего-то. Того, что мечталось ей в короткие паузы «свободы». Просто он каким-то образом привязывал ее к себе, не словами, не действием... она сама ему подчинялась по какому-то внутреннему согласию. И даже любовь к нему казалась обязаловкой, без которой нельзя было обойтись. Эту любовь словно воз нужно было тащить за собой повсюду. Неудобный на поворотах и скучный своим содержанием. Даже не хотелось об этом говорить с Робертом. Разговор о пустяках, ей казался неуместным, глупым, когда были дела поважней, в крайнем случае – что купить, что приготовить на завтрак. Он спрашивал, например, как там уроки у Наташки в школе... все-таки четвертый класс... Это всегда вызывало мысленную усмешку. Четвертый класс... А что ты скажешь, муженек, когда это будет восьмой или десятый?

Татьяна улыбнулась. Улыбка у нее иногда выходила наружу, если была наедине сама с собой, и никто на нее не смотрел.

Ей легко это понять, она сама еще не так давно со студенческой скамьи. А он все забыл и ему, наверное, кажется, что его дочь переживает огромные трудности по школьным предметам. Вот артист! Забыл, что Наташка еще в детском садике прекрасно читала и считала. И в этом, между прочим, заслуга его. Заслуга в том, что он вовремя приехал, вовремя их, с Наташей, нашел и увез к себе на квартиру от пьяной бабушки. От своей тещи.

Нельзя сказать, что ее мать была алкоголичкой. Но дебоширкой точно... Об этом думать просто не хотелось. Не хотелось вспоминать о прошлом, особенно о своем гнусном детстве. От этого у нее кружилась голова, подступала тошнота к горлу, и в следующий момент наступало отвращение к жизни....

Несколько минут неторопливого шага неожиданно наслали мысли о путаной теперешней жизни, о глупой сложности, с которой идут люди своей дорогой. На самом деле все просто: в воздухе прерывисто сигналила машина, водитель затрагивал привлекательных девочек на пешеходной дорожке. Компания молодых сотрудниц из конструкторского бюро пронеслась мимо к