- Эй, чем это у вас так вкусно пахнет?
Прибежала Аня, пришли художники, жившие неподалеку от нас в трех новейших конструкций палатках, подоспел Володя-рыбак, без толку проходивший весь день с удочкой. Всех я усаживала за стол, просила Наташу разливать чай, а сама не спускала глаз с печки.
Истекли положенные сорок пять минут. Я отвалила камень и заглянула внутрь «духовки». В полутьме было видно, что над краем казанка возвышается румяная, нисколько не пригорелая верхняя корочка. Тогда схватив тряпку, я вытащила казан наружу и поставила сверху на камень. Аня прошептала:
- Подожди вынимать. Пусть слегка отпотеет.
Подождали. Но нетерпение всех было так велико, что я не выдержала, взяла длинный нож и стала потихоньку отделять бока каравая от стенок посудины. Потом накрыла его чистым кухонным полотенцем, перевернула и почувствовала, как он отвалился от дна, оставшись в моей руке, обжигая даже сквозь плотную ткань.
- Наташа, сними, сними! – закричала я.
Но она растерялась и не поняла, что надо делать. Аня вскочила; первой попавшейся под руку еще одной тряпкой подняла казан, унесла его прочь, а у меня в руке остался небольшой каравай прекрасно выпеченного золотистого хлеба. Я сразу почувствовала, что он пропекся, он был легкий, почти невесомый, а так не бывает, если внутри осталось сырое тесто. Я ловко перевернула его и бережно уложила на подставленную кем-то доску. Аня набрала из ведра пригоршни холодной воды, взбрызнула макушку и накрыла хлеб полотенцем. Теперь надо было ждать, чтобы он хоть немного остыл.
Все сидели у стола, говорили о чем угодно, только не о предстоящем пиршестве, а тем временем, все прибывал и прибывал народ. Не выдержал и спустился сверху Ирали, пришел, будто случайно, никуда не торопясь, Алик.
- Чем это у вас так вкусно пахнет?
Все засмеялись, Аня сняла с каравая полотенце и сказала:
- Хватит уже, Виктория, не томи.
Что оставалось делать! Я взяла самый острый нож и бережно отрезала первый ломоть. Мякиш был ноздреват и упруг, дышал теплом и уютом, и, нужно ли говорить, что в первую очередь хлеб получили дети. Остальные засмеялись, захлопали и дружно закричали «ура». И горы эхом подхватили нашу радость, понесли наш крик над скалами, передавая его с одного распадка на другой. Суслик испуганно пискнул и скрылся в норке, мухоловки выпорхнули из клена и улетели, горные козлы, если они здесь были, вернулись к прерванному занятию, стали пастись, срывать желтыми зубами траву, а медведь на далекой горе опустился на лапы, вздохнул и полез в заросли ежевики за спелыми сизыми ягодами.
Немого позже, когда от каравая почти ничего не осталось, я взяла последний кусок, остывший казан и понесла наверх Хасану Терентьевичу. Он долго и удивленно смотрел на белый пушистый хлеб, держал его в смуглой руке, а потом посмотрел мне в глаза и сказал:
- Наверно, тебя Бог любит!
Приехал из Ташкента Кирилл Владимирович и, первым делом, раскритиковал мою постройку. Я даже обиделась.
- Вот так всегда, стоит женщине что-то толковое сделать, как тут же налетает его высокопревосходительство, господин мужчина, - я расшаркалась, - и все летит в тартарары.
- Мама, успокойся, - уговаривал Кирилл, - я ничего не имею против твоей печки, но, согласись, большой казан сюда не полезет. А в маленьком много не напечешь.
Стало ясно, что в ближайшие три дня свежего хлеба мы не увидим.
Кирилл Владимирович трудился самозабвенно. Мы с Наташей ходили вокруг него на цыпочках, а он все равно выискивал повод к чему-нибудь придраться, и шипел на Сергея, чтобы тот не болтался под ногами.
Тогда я налила в ведерко воды, дала ребенку чистую тряпочку и отправила мыть камни. Это было любимое занятие нашего мальчика. Серьезно, сосредоточенно, он мочил в ведре тряпку и тщательно обтирал булыги по сторонам тропинки, ведущей к нашей палатке. Ему нравилось смотреть, как на мокрых камнях проявляется рисунок, становятся видимыми всякие прожилки, вкрапления другой породы, золотистой слюды или прозрачного кварца. Напоследок он выливал остатки воды на редкие сухие подушечки мха. Напитавшись влагой, мох немедленно оживал, расцветал малахитовой зеленью, Сережка бежал к кому-нибудь из нас, тащил за собой и с гордостью показывал результаты своей работы.
Не через три, а ровно через два дня мы с Наташей принимали новый объект, возведенный на нешироком пространстве нашей замечательной кухни.
Мало того, что стенки «духовки» были сложены из тщательно подогнанных окатышей, а крыша накрыта плоским каменным монолитом, мало того! Кирилл Владимирович заштукатурил все сооружение огнеупорной глиной, обнаруженной на огороде у Алика. Но и это не все. Кирилл достал из машины широкий стальной лист, бережно хранимый на дне багажника, и пожертвовал его для заслонки.
Мы собрали дрова, Кирилл Владимирович торжественно разжег огонь, я замесила тесто…
Короче говоря, выпечка хлеба стала привычным делом.
БЕРЕЗКА
Новые времена, новые люди. Еще в эпоху учебы на биологическом факультете Никита привел за собой пол курса биологов. Они быстро освоились на Акбулаке и поселились на Большой поляне. К тому времени она успела зарасти травой, а поваленные деревья лесники вывезли в Бричмуллу на дрова.
Следом проникла в наши края группа художников, но эти предпочли жить вблизи кордона, в десятках шагов не доходя до нашего лагеря.
Весь день, с утра и до сумерек, они проводили в трудах за мольбертами, и только по вечерам с ними можно было говорить не только о пейзажах, освещении, кистях и красках.
Но подлинным бедствием стали хищные наезды автобусов, битком набитых не туристами, нет, особой разновидностью человечества, внезапно пожелавшей провести один день (всего один день!) на лоне роскошной природы. Такой автобус однажды прикатил в неширокий саргардонский ложок.
Двери открылись, изнутри салона посыпались дети, мужчины, женщины. Потом они стали вытаскивать бесконечные тазы, кастрюли, пакеты, узлы с недельным запасом провианта, колоссальные арбузы и дыни.
С криками, визгом и хохотом разбрелись по окрестностям, оставив возле кастрюль хлопотливых женщин. Позже собрались все вместе и начали поедать привезенную еду под оголтелую музыку магнитофона с двумя динамиками. Прощай, шум реки, прощай, птичье пение!
Они ели несколько часов, а когда обсосали последнюю косточку, обгрызли последнюю арбузную корку, погрузились в автобус и уехали. Боже мой, что они оставили после себя!
Полянка стала неузнаваемой. Кусты обломаны, трава вытоптана, словно по ней пронеслось стадо бизонов, везде валяются обглоданные кости, дынные и арбузные корки, ошметки помидоров и огурцов, целлофановые пакеты, тропинка вдоль речки загажена… ведь это все надо было переварить.
На наши возмущенные крики явились Алик и Ирали, стали ругаться и проклинать себя за то, что разрешили устроить незваным пришельцам этот ужасающий «пикник на обочине».
До вечера мы
