Сережу золотые прииски еще не волновали, ему нравилось играть с хорошенькой девочкой, едва-едва начавшей говорить. Но им, по-моему, и слова не очень были нужны. Как-то они общались, шевеля невидимыми усиками антеннами, дружно набирали в ведерко песок, а потом высыпали в кучу и втыкали в нее коротко сорванные желтенькие головки пижмы.
Бабушки умильно поглядывали на внуков, но при этом не переставали ломать голову, как же разрешить трудную и почти невыполнимую задачу с хлебом.
Решение пришло совершенно неожиданно. А что, если попытаться печь хлеб самим! Мука есть, яйца еще не кончились, молочный порошок имеется в избытке. Впрочем, за молоком можно сходить на пасеку к Махмуду, вернее к его жене, державшей холеную, белую в черных пятнах корову.
- Нет, - стала спорить со мной Аня, - никаких яиц, никакого молока для выпечки хлеба не нужно. Мука, соль, дрожжи, вода. Все! И получится прекрасный хлеб.
- Да только где его выпекать, - уныло сказала я, и на этом мы расстались.
Она ушла к своей палатке, а я продолжала думать о хлебе насущном, а главное, в чем же его испечь.
А что, если попробовать сложить из камней подобие духовки, протопить ее дровами, дождаться, пока дрова не превратятся в угли, на них поставить казан с тестом, и, пожалуйста, хлеб готов! Я прошлась по берегу в поисках камней нужной формы. Уж чего-чего, а этого материала здесь было в избытке.
Наверное, в тот момент во мне проснулось что-то от первобытной женщины, какое-то наитие на меня снизошло, потому что все стало получаться именно так, как я задумала.
Наша «кухня» располагалась на двух больших валунах, огонь мы разводили в удобной щели между ними, при этом оставалось много свободного места, куда можно было ставить кастрюли, казан и другую кухонную утварь. Вот к боку крайнего валуна я и решила пристроить новое сооружение.
Две стенки удалось возвести сразу. Долго искала плоский камень для крышки, и никак не могла подобрать ничего подходящего к моему замыслу. То он оказывался узким и не мог закрыть щели, то слишком тяжелым, стенки не выдерживали и разваливались.
Но, как говорится, терпение и труд все перетрут, - духовочка у меня получилась на славу. Я не поленилась, поднялась к Хасану Терентьевичу, рассказала о своем замысле, к чему он отнесся довольно скептически, но маленький казан помог отыскать в захламленном сарайчике, среди множества старых чайников, дырявых кастрюль и прочего, неизвестно для чего хранимого барахла.
Сопровождаемая строгим наказом не забыть и своевременно возвратить казан, на крыльях вдохновения я прилетела обратно в лагерь и стала месить тесто. Я не послушала Аню, развела порошковое молоко (некогда было бежать за два километра к Махмуду), не пожалела дефицитного яйца, замочила сухие дрожжи, словом, сделала все, что полагается в таких случаях.
Приготовленный, хорошо вымешанный колобок, бережно положила в смазанный маслом казан, накрыла крышкой и поставила на солнышко, на теплые камни всходить. Теперь надо было заняться огнем. Перед отъездом в Ташкент Кирилл заготовил достаточное количество дров, я зарядила ими «духовку», - вниз скомканную бумажку, сверху тонкие палочки, затем маленькие чурочки, следом чурочки большие, и, помолившись горным богам, все это незамедлительно подожгла.
С первого раза не сладилось, пришлось перекладывать дрова заново и не брать крупные чурки. Вскоре изо всех щелей моего сооружения повалил белый дым. Он расползался по откосу, путался в листве боярышника и единственного на всю округу клена. Мы страшно гордились этим кленом и населявшей его густую крону парой мухоловок, удивительно симпатичных сереньких птичек, работящих и хлопотливых.
Мухоловки сердито пискнули и выпорхнули из листвы. Но сейчас мне было не до них. Я схватила картонку, оторванную от коробки из-под макарон, наклонилась и стала усердно махать перед устьем «духовки», чтобы дать огню доступ воздуха. Вскоре пламя охватило всю укладку, дым прекратился, я села на камешек и стала одну за другой подкладывать мелко нарубленные ветки. Кирилл потом ругался, я спалила ему весь запас драгоценной растопки.
Через некоторое время, мне оно показалось вечностью, дрова прогорели, на дне образовалась кучка перемигивающихся углей. Но ставить тесто на выпечку было еще рано. Я это чувствовала. А оно, тем временем, подошло и грозило вылезти из тесной посудины.
Тогда я стала выкатывать наружу закопченной палкой не прогоревшие до конца головешки, дробить оставшиеся угли и сгребать их ближе к краям, так, чтобы на дне осталось совсем небольшое количество жара.
Наступил ответственный момент. Я волновалась, как на экзамене в школе. Тихо-тихо, чтобы не опало подошедшее тесто, сняла с теплого валуна казан и, затаив дыхание, вдвинула его внутрь «духовки». Закрыла устье заранее припасенным плоским камнем, бережно прислонив его к стенкам моего первобытного сооружения. Потом выпрямилась, потерла затекшие ноги и засекла время. Теперь оставалось ждать.
Без лишней скромности могу сказать, что я отношу себя к разряду женщин, умеющих управляться с выпечкой. И муж, и дети, а теперь и внуки сметают мои пироги до крошки в одно мгновение, да и гости, если случается праздник, тоже едят и хвалят, а я скромно опускаю глаза и прячу довольную улыбку. Но теперь…
С одной стороны я боялась, хватит ли жара, чтобы тесто, как следует, пропеклось, и не оказалось сырым в середине. С другой – жар мог оказаться слишком сильным, и тогда мой хлеб превратился бы в уголь, никому не нужный, горелый ком.
Прошло двадцать минут. Сердце не переставало биться с удвоенной скоростью. Внезапно, да, да, это случилось совсем неожиданно, по лагерю, по его окрестностям, над рекой, а потом и над ближними горами поплыл ни с чем не сравнимый, упоительный дух выпекаемого на жару сдобного хлеба.
Из норки на склоне выскочил суслик, встал столбиком, принюхиваясь, а потом удивленно свистнул. На клен возвратились мухоловки, стали оживленно вертеться на ветках и переговариваться взволнованными голосами. На горе за уступом, невидимое снизу, перестало срывать траву и насторожилось стадо горных козлов, залаяли собаки на дальней пасеке. Кто знает, может, и проходивший в отдалении толстый мохнатый мишка поднялся на задние лапы, принюхался и, наверное, в первый раз в жизни пожалел, что не довелось ему родиться человеком, что не достанется ему ни самой малой корочки свежего акбулакского хлеба.
Но торжествовать победу было рано. Я сидела с часами в руке и терпеливо ждала обозначенного времени, положенных сорока пяти минут. Спустились по лестнице, и пришли в лагерь
