– Думаю, тебе не стоит отъезжать слишком далеко. Твоя рука…

– Я знаю, Дару.

– Повелительница снов говорит, что в округе встречаются крупные хищники.

– Я знаю, Дару. – Сулейма закатила глаза.

– Сам понимаю, что ты знаешь, Джа’Акари, – сказал он ей, и его голос прозвучал очень мягко. – Однако лишившийся своего вашая воин часто решается на неоправданный риск.

Сулейма уставилась на него. Она никому не говорила об Азрахиле.

Откуда он узнал?

– Мне сказали об этом тени, – прошептал Дару, точно она произнесла свои сомнения вслух. – Мне не выпадало возможности поговорить с тобой раньше, но я хотел сказать… – Его глаза блестели, словно темные озера скорби. – Я хотел выразить тебе свои соболезнования, зееравашани.

Зееравашани.

Сулейма развернулась на каблуках и убежала раньше, чем хоть одна слеза скатилась по ее щеке.

Сулейме пришлось признать, что на свежем воздухе вдали от лагеря ее самочувствие действительно улучшилось. Теперь голоса в голове принадлежали только ей. Она слышала их с тех пор, как себя помнила. То были те же голоса, что вечно ныли и придирались к каждой ее оплошности, те самые, которые, подобно детской песенке, все звучали и звучали без конца, напоминая обо всем, что она сделала в этой жизни не так. Самых страшных Сулейма представляла себе в виде кривых теней с острыми зубами и хитрым умом, которые сидели на седле позади нее и пронзительным шепотом издевались над ней.

Азрахиль, – прошептал один. – Это ты его подвела. Это ты его убила. Ты была недостойна его, и теперь его нет, нет, нет.

Нет, нет, – смеялись другие голоса, – его нет.

Ты и одного дня не пробыла зееравашани, – зашипел голосок. – Если бы не твоя глупость, Азрахиль был бы жив.

Азрахиль, – подхватили другие, – Азрахиль…

…Азрахиль…

Поглощенная отчаянием, Сулейма не заметила, как Атеми навострила уши и ее шея окаменела, будто лошадь тоже услышала шепчущие голоса. Девушка не заметила ни того, что ее кобыла начала пританцовывать, ни того, как по ее задним ногам пробежала судорога, которую любой воин, хорошо знавший свою лошадь, принял бы за крик. Сулейма внимала фальшивым голосам у себя в голове, вместо того чтобы прислушаться к правдивому голосу своей доброй кобылы, и не смогла заметить предостережений своей подруги.

Поэтому момент, когда она поняла, что не все голоса звучали исключительно у нее в голове, когда ощутила странный запах в воздухе и странный привкус на ветру, наступил слишком поздно. Атеми резко встала на дыбы, точно собиралась перепрыгнуть через луны, и Сулейма вылетела из седла, словно корзинка, наполненная пшеницей.

Ее первой реакцией было удивленное возмущение. Главное правило Зееры заключается в том, что воину ни при каких обстоятельствах не следует падать с лошади. Возмущение сменилось тревогой: во время падения ей хватило времени только на то, чтобы осознать, что соприкосновение с землей будет крайне болезненным. А потом, когда еще не исцелившееся до конца тело ударилось о землю и покатилось по дюне, Сулейме захотелось закричать.

К счастью, она потеряла сознание, успев лишь поймать открытым ртом несколько песчинок. К тому же темная пелена сошла с ее глаз так же быстро, как и набежала. Позже Сулейма поняла: стоило ей тогда закричать или продолжать валяться без чувств в самом уязвимом положении, и ее история, несомненно, на этом бы закончилась. Еще одним удачным обстоятельством оказалось то, что у Атеми любопытство взяло верх над страхом, и она последовала за своей хозяйкой вниз по дюне, как бы решив поинтересоваться, отчего девушке взбрело в голову улететь.

Сулейма принудила себя поставить ногу в стремя и забраться в седло. И хотя больше всего на свете ей хотелось вернуться в лагерь и найти кого-нибудь, кто бы осмотрел ее новые раны – с рукой в гипсе было явно что-то не так, – девушка не могла не обратить внимания на звуки, которые начали доноситься до ее слуха, когда стих шум в голове. Шепот перерос в крики и звон стали, который невозможно было ни с чем спутать, в вопли боли и паники. Вероятнее всего, прямо им навстречу летел отряд работорговцев. Долг джа’акари оказался сильнее. Конечно, выполнять служебные обязанности ей было бы проще, если бы она была не одна и имела хоть какое-нибудь оружие.

Вот тупица, – зашептали кривые тени, – глупая, глупая девчонка!

Ну, хватит, – прошептала Сулейма в ответ, – у меня нет времени слушать ваше вранье.

Она прогнала злобные голоса и осторожно направила лошадь в ту сторону, откуда доносились звуки борьбы.

Только взгляну, – подумала девушка, – а затем помчусь обратно в лагерь, чтобы предупредить остальных. Гляну одним глазком – и уеду.

Придержав нервничающую Атеми, чтобы та ступала потише, Сулейма поднялась на гребень дюны.

Одного взгляда хватило для того, чтобы понять: удаче пришел конец.

Это действительно были работорговцы, сомневаться не приходилось: внушительный отряд растрепанных мужчин, вооруженных до зубов, но на плохих лошадях – видно, засаду на зееранимов они не готовили. Сейчас они скорее защищались от клубка каких-то тварей. Их противниками были кошмарные существа, сотканные по образу и подобию человека – прямоходящие и одетые, как люди, но от одного взгляда на них по спине у Сулеймы пробежала струйка ледяного ужаса, и на долю секунды ее разум завис в паническом испуге.

Кожа тварей горела бледным светом и была крепкой, точно панцирь скорпиона под яркой луной. Они переговаривались с помощью грубого пугающего жужжания, а при каждом их движении – Сулейма увидела, как одна из тварей сперва отпрянула в сторону, а затем с тонким писком прыгнула на работорговца, – съеденный девушкой обед начинал проситься обратно. Было что-то неправильное в том, как они выглядели, в том, какие звуки издавали, и, что еще хуже – в том, какое ощущение от них исходило. Это было точно яд на сладком фруктовом побеге, точно живая плоть, которая внезапно начала гнить.

Маслянистый запах горелой корицы и крови поднялся к носу Сулеймы, и Атеми забилась в панике. Сулейма позволила кобыле действовать по своему усмотрению и зашипела сквозь зубы, когда лошадь развернулась и полетела в направлении лагеря. Боль пробежала по хребту, кольнула ребра и впилась зубами в сломанную руку, но девушка понимала, что должна вернуться и предупредить остальных.

Взбираясь на следующую дюну, Атеми вдруг остановилась и встала на дыбы, едва ли не сбросив всадницу во второй раз за день. Сулейма схватилась левой рукой за гриву, разразившись при этом цепочкой проклятий, которые не осрамили бы саму истазу Ани, но тут же смолкла, не закончив тираду о кишках и козлиной свадьбе. Ее сердце подскочило к горлу, а душа застыла в неописуемом потрясении. Дюну окружили около сотни, а то и больше воительниц. Они неслись в их с