– Пакка, – сказал мальчик и улыбнулся, когда мантида склонила головку набок. – Пакка. Тебе нравится это имя? Оно означает «капли дождя на речной глади».
Сам он никогда не видел, как падают в реку капли дождя, но, должно быть, это очень красиво.
Что ты делаешь с этим насекомым?
Дару замер и развернулся, встретившись лицом к лицу с вашаем и защитным жестом прижимая Пакку к своей худосочной груди.
Собираешься его съесть? Не думаю, что оно поможет тебе вырасти. И зачем тебе лопать жуков? Неужели друзья-мусорщики наконец-то выбросили тебя из племени? Огромные золотые глаза вспыхнули, и золотисто-серый кот сделал один ленивый шаг по направлению к мальчику.
Тебе уже давно пора уходить. Давно пора пуститься наутек. Ты делаешь племя слабее… ты делаешь слабее ее.
Рот кота распахнулся, и солнце блеснуло на украшенных золотом клыках.
Курраан сморщил свои черные губы и чихнул от отвращения. Даже здесь, при свете яркого солнца Дару чувствовал, как сгущаются тени, посмеиваясь, точно хулиганистая, голодная детвора.
Ты болен. Ты слаб. Стану ли я слабее, если съем тебя? Полагаю… что нет.
Вашай пригнулся к земле – крупный хвост мотался из стороны в сторону, пока кот рыл лапами землю в предвкушении дальнейшего.
Во рту у Дару пересохло, и Пакка протестующе затрещала, когда он слишком сильно прижал ее к себе. Мальчик лихорадочно оглядывался вокруг, но рядом не было никого, кто мог бы ему помочь, ни одного мусорщика. Он потянулся сознанием к повелительнице снов, но нарастающая паника не позволяла ему найти даже Шеханнам, не говоря уже о хозяйке. Дару манили миниатюрные ножи, но против вашая они были бессильны.
Беги, маленький мышонок!
Курраан подтянул к себе передние лапы. Его черные когти царапали камень, а задние лапы задрожали.
Беги!
Прислушайся к тишине между биениями твоего сердца, – наставляла его Ашта. – К неподвижности между тенями. А потом действуй.
Дару вдохнул так глубоко, как только мог. Его сердце стало одним большим, обтянутым шкурой барабаном, который ухал у него в ушах. Тени тоже задержали дыхание.
Когда Курраан прыгнул, Дару пригнулся и откатился в сторону, в тишину между тенями, ускользая, словно дыхание между биениями сердца. Один коготь зацепил его за плечо, содрал кожу и обжег, как сбегающее по спине пламя. Дару закричал и увернулся от вспышки боли, от тяжелого жара и кошачьей вони. Он почувствовал, как грива Курраана скользнула по его коже, снова увернулся, прижался к земле и побежал.
Поймав воздух ртом, кот разразился злым рыком и уханьем, а затем начал скрести когтями по утрамбованной земле за спиной Дару. Мальчик прыгнул и покатился, защитным жестом закрывая мантиду, которая протестующе засвистела и запищала, когда их обоих накрыла тень Курраана. Пока промахнувшийся вашай рычал от возмущения, Дару успел подняться на ноги и помчался, помчался к маленьким пещерам, усеивавшим бледные скалы у подножия города.
Он вилял на бегу, словно преследуемый ястребом заяц. Воздух резал его легкие, а мантида скреблась, точно пыталась проникнуть ему под кожу. Дару представил, как пасть Курраана смыкается на его макушке, как гордые клыки пробивают его черепную коробку, и понял, что тени наконец победили. Он раз за разом переживал собственную смерть, ощущал, как зубы скрежещут по черепу, чувствовал фонтан горячей алой крови, слышал хруст собственной шеи. Раз за разом тени визжали от восторга и жадно вгрызались ему в душу.
Ноги Дару бежали, ступни стучали по земле, и он продолжал лететь и извиваться, даже когда его крошечное заячье сердце признало поражение. Голоса теней у него за спиной растаяли, и его сердце успокоилось, начав биться все медленнее, медленнее, меееедленнее, пока время между биениями не растянулось на целую жизнь. На целую вечность. Впереди показались скалы, и Дару приметил прямо у себя над головой круглую пещеру, которая была поменьше и пониже остальных. Продолжая одной рукой прижимать к себе мантиду и молясь о том, чтобы ее не раздавить, Дару залез на крутой камень и протиснулся в отверстие в скале, которое едва ли могло вместить взрослого зайца, не то что перепуганного мальчишку.
Он сумел забраться в расщелину и проползти по короткому туннелю вниз, оставив за собой содранную кожу, волосы и одну из сандалий. Услышав, как Курраан роет землю и скребется у входа в туннель и почувствовав горячее дыхание и гнев кота, мальчик прижался к каменной стене и заплакал от облегчения.
Выходи, мышонок! Выходи – поиграем.
Дару опустил голову и начал глубоко вдыхать воздух, точно это была вода, а сам он много дней скитался по пустыне. Его кожа горела – он оставил на здешних камнях значительную часть собственной шкуры, – одно колено пульсировало болью, спину жгло, и казалось, что он истекает кровью. Его сердце болезненно стучало. Неужели после стольких лет Курраан не мог оставить его в покое? Слезы стекали по лицу Дару и капали на ладони, в защитном жесте сложенные на груди. Мальчик начал медленно, осторожно их разжимать и задержал дыхание.
Выжила ли она? Не раздавил ли он ее?
Пакка высунула свою крошечную головку между его пальцев, покрутила шеей сначала в одну, потом в другую сторону и запищала, как маленький цыпленок. Дару выдохнул медленно и со всхлипом. Она жива. И он тоже.
По крайней мере, в это мгновение.
Он свернулся во тьме клубочком, поглаживая Пакку подушечками пальцев – кажется, ей это нравилось, – и прислушался к тому, как стихло дыхание: Курраан отказался от охоты. Глаза Дару довольно скоро привыкли к полумраку, к тонкой полоске солнечного света, отражавшейся в тонком слое красной пыли, которую он поднял на бегу. Он находился в небольшом пространстве, земляной дыре, которой хватило, чтобы поместить мальчишку с насекомым, и из которой имелся еще один выход. С одной стороны было небольшое отверстие, через которое Дару пробрался сюда – и, глядя на него, мальчик не мог представить, как вообще умудрился сюда протиснуться, – а сбоку был низкий темный проход. Оттуда веял теплый ветерок, к которому примешивался аромат теплого хлеба и корицы. Дару решил, что, должно быть, попал в вентиляционную шахту, которая снабжала свежим воздухом кухни.
Мальчик опустил подбородок и посмотрел на детеныша мантиды.
– Что думаешь, Пакка? Стоит ли нам испытать этот путь? Если мы выйдем в кухни, девушки обработают мне раны и накормят нас обоих. А если мы
