Эташники сходятся во мнении, что старший тренер Барри Лоуч напоминает муху без крыльев – маленький, семенящий и т. д. Одна из традиций ЭТА – пересказ Старшими товарищами новеньким или самым маленьким Младшим товарищам саги о Лоуче и о том, как он стал элитным старшим тренером несмотря на то, что у него нет официального тренерского диплома или как это называется от Бостонского колледжа, где он, собственно, обучался. Если коротко, сага гласит, что Лоуч рос младшим в огромной католической семье, родители в которой были ортодоксальными католиками из старой школы крайне ортодоксального католицизма, и что самым горячим желанием в жизни миссис Лоуч (т. е. мамы) было, чтобы один из ее несчетных детей принял римско-католический сан, но что старший парень Лоучей отслужил два года в ВМС и картанулся на раннем этапе совместной бразильской операции ОНАН/ООН в ГБПМ; и что в течение нескольких недель после поминок умер от сигуатоксичного пищевого отравления следующий по старшинству парень Лоучей, когда съел несвежего черноперого морского окуня; а следующая старшая Лоуч, Тереза, в результате подростковых злоключений стала в Атлантик-Сити, Нью-Джерси, одной из таких женщин в расшитом блестками трико и высоких каблуках, которые носят по рингу огромные таблички с номером раунда между раундами профессиональных боев, так что надежды на кармелитское будущее Терезы заметно померкли; и далее по очереди один Лоуч без памяти влюбился и женился сразу после школы, у другого душа лежала только к игре на цимбалах в филармонии мирового уровня (теперь долбит в свое удовольствие в Хьюстонском ФО). И т. д., пока не остался всего один младший Лоуч, а за ним Барри Лоуч, который был младшеньким, а также с головой под юбкой миссис Л., в эмоциональном смысле; и что юный Барри с огромным облегчением выдохнул, когда его старший брат – благочестивый, глубокомысленный и добросердечный мальчик, переливающийся через край абстрактной любовью и врожденной верой в неотъемлемую доброту всех человеческих душ, – начал проявлять признаки истинного духовного призвания на службе Римско-католической церкви и в конце концов поступил в иезуитскую семинарию, чем скинул груз с психики младшего брата, поскольку юный Барри – с тех самых пор, когда впервые прилепил пластырь на фигурку Икс-мена – чувствовал, что его истинное призвание – на поприще не духовенства, но линиментов и вяжущих средств профессионального спортивного воспитания. Разве, в конце концов, исповедимы пути истинного человеческого предназначения? Вот так, в общем, Барри поступил на тренерство или что там в БК, и по всем статьям удовлетворительно приближался к заветному диплому, когда его старший брат, будучи еще далеко от посвящения, рукоположения или чего там в лицензированные иезуиты, в двадцать пять лет испытал внезапный и удручающий духовный кризис, из-за которого его природная вера во врожденную неотъемлемую доброту человечества самовозгорелась и сгинула – причем без какой-либо заметной или драматической причины; казалось, брат просто внезапно заболел черным мизантропическим духовным мировоззрением, как иные двадцатипятилетние заболевают атаксией Сенджера-Брауна или рассеянным склерозом, – некой дегенеративной болезнью Лу Герига, только для духа, – и его интерес к служению человеку и Богу-вчеловеке и пестованию врожденного Христа в людях через иезуитские деяния, по понятным причинам, ушел в штопор, и он больше ничего не делал, только сидел в своей комнате в дормитории семинарии Святого Иоанна – между прочим, совсем рядом с Энфилдской теннисной академией, на Фостер-стрит в Брайтоне у Содружки, рядом со штаб-квартирой архиепархии или что там, – и запускал игральные карты в мусорку посреди комнаты, не ходил на пары или вечерни и не читал Часы, и откровенно рассуждал, как бы вовсе отказаться от этого призвания, отчего миссис Лоуч едва не слегла от расстройства, а на юного Барри вновь навалились ужас и тревоги, потому что если брат помашет ручкой духовенству, обязанность отказаться от истинного предназначения на поприще шин и сгибателей и самому поступить в семинарию неумолимо возляжет на Барри, последнего из Лоучей, чтобы его ортодоксальная и возлюбленная мама не зачахла от расстройства. И тогда началась серия личных бесед с духовно-некротичным братом: Барри пришлось занять пост по другую сторону мусорки с игральными картами, чтобы хотя бы привлечь внимание старшего брата, и пытаться уговорить его сойти с духовного края мизантропический пропасти. Духовнобольной брат довольно цинично отнесся к причинам, сподвигшим Барри Лоуча его отговаривать, т. к. оба понимали, что на кону оказались и карьерные мечты самого Барри; хотя брат сардонически усмехнулся и сказал, что в любом случае не ожидал от человечества чего-то лучше своекорыстного соблюдения интересов себя любимого, с тех пор, как его практика среди человеческой паствы некоторых неустроенных храмов в центре Бостона – невозможность изменить условия, неблагодарность бездомных наркозависимых и душевнобольных паств с обочины жизни, которым он служил, и полное отсутствие сострадания и простейшей помощи от общества во всех иеузитских начинаниях – задушила всякую искорку воодушевленной веры в высший потенциал и совершенствование человека; так что, заметил он, с чего ему ожидать, что его собственный младший брат чем-то отличается от бездушнейшего прохожего, минующего протянутые руки бездомных и нуждающихся на станции «Парк-стрит», и слишком-по-человечески озабочен чем-то кроме заботы о себе любимом. Потому что теперь отсутствие
