На этих словах Хэл вскинул опущенную голову с овальным от ужаса ртом. Он внезапно осознал, что этот мужик, сидящий под таким углом, что Хэл видит только неузнаваемейшую часть его профиля, оказывается, Кевин Бэйн, старший брат бывшего напарника его брата Орина в парных играх и химических дебошах в ЭТА, Кевин Бэйн, из Дедхэма, штат Массачусетс, о котором последнее, что слышал Хэл, – что он получил степень магистра делового администрирования в Уортоне и сорвал куш на франшизе аркад Симулируемой Реальности по всему южному побережью, еще во время бума на Симулируемую Реальность доспонсированных времен, до того, как экраны «ИнтерЛейс» и цифровые картриджи позволили Симулировать что угодно прямо на дому и эффект новизны пропал 335. Кевин Бэйн, хобби которого в детстве было запоминать планы по амортизационным отчислениям налоговой, а представление об отрыве во взрослой жизни 336 заключалось в том, чтобы положить побольше маршмеллоу в вечернюю чашку какао, и который не узнал бы рекреационный наркотик, даже если бы он подошел и ткнул его в глаз. Хэл приступает к поиску возможных выходов. Единственная дверь – в которую он вошел, и она у всех на обозрении. Окон нет совсем.
Хэл холодеет от множественных осознаний. Это не Собрание АН или против наркотиков. Это одно из таких Собраний движения за права мужчин про мужские проблемы, на которые ходил отчим К. Д. Койла и которые Койл любил изображать и пародировать во время тренировок, зажимая между ног палку торчком и крича: «Утешьте вот это! Уважайте соприкосновение вот с этим!»
Кевин Бэйн вытирает нос головой несчастного плюшевого мишки и говорит, что не похоже, чтобы желания его Внутреннего Ребенка когданибудь сбылись. Ванильные звуки виолончели плеера похожи на мычание перепуганной коровы, – возможно, из-за того, где она оказалась.
И конечно, круглый, от ладони которого на мягкой щеке остался след, просит старого бедного Кевина Бэйна в любом случае уважать и назвать желание травмированного В. Р., сказать «Пожалуйста, мамочка и папочка, придите, любите и обнимите меня» вслух, несколько раз, как Кевин Бэйн и делает, слегка раскачиваясь на стуле, голосом, в котором наряду с оглушительными всхлипами теперь чувствуется и старый добрый взрослый стыд. Пара других мужчин в комнате вытирают ярко-белые, незатуманенные наркотиками глаза лапками плюшевых мишек. Хэл с болью вспоминает редкие зиплоки с гидропоникой из округа Гумбольдт, которые Пемулису время от времени присылал через FedEx его меркантильный коллега из Академии Роллинг-Хиллс, – изогнутые желтоватокоричневые почки, такие большие и распухшие от высокого содержания дельта-9-смол, что зиплоки напоминали мягкие лапки плюшевых мишек. Источником хлюпающих звуков за спиной оказался мужчина с добродушным лицом, который ел йогурт из пластикового стаканчика. Хэл без конца перепроверяет информацию о Собрании в маленьком буклете РМБ, который ему дала девушка. Он отмечает, что на нескольких страницах – широкие шоколадные отпечатки пальцев, и что две страницы намертво слиплись из-за, как опасается Хэл, древней засохшей сопли, и теперь еще что дата на обложке буклета – январь Года Молочных Продуктов из Сердца Америки, т. е. почти два года назад, и что вполне возможно, что вежливо-враждебная беззубая девушка из «дома на полпути» «Эннет-Хаус» просто обломала его, отдав устаревший и бесполезный буклет РМБ.
Кевин Бэйн продолжает повторять «Пожалуйста, мамочка и папочка, придите, любите и обнимите меня» с каким-то монотонным пафосом. Постепенная интенсификация пришепетывания и сюсюканья в слове «пожалуйста», судя по всему, перформативный призыв Внутреннего Ребенка. Слезы и прочие жидкости льются рекой. Добрые глаза круглого лидера Харва тоже на мокром месте, остекленело-голубые. Виолончель из CD-проигрывателя вступает в какое-то полуджазовое пиццикато, которое звучит контрапунктом с настроением комнаты. Хэл все ловит носом жаркий мерзко-слащавый цибетиновый запашок, означающий, что у кого-то поблизости под носками проблемы со стопой атлета. Плюс озадачивает тот факт, что в 32А нет окон, учитывая дымчато-коричневое остекление, которое Хэл видел снаружи куба КЦР. Бородка мужчины, который ест йогурт, аккуратная и прямоугольная, и ее сложно запачкать. Сзади и по бокам волосы Кевина Бэйна разделились на острые вспотевшие пряди, из-за духоты в комнате и эмоций Ребенка.
В младенчестве и детстве Хэла на постоянной основе обнимали, нянчили и громко убеждали, что его любят, и ему кажется, что он мог бы сказать Внутреннему Ребенку К. Бэйна, что если тебя обнимают и говорят, что любят, то это еще не значит автоматически, что ты станешь эмоционально цельным или свободным от Веществ. Хэл обнаруживает, что, скорее, завидует человеку, которому будто бы есть чем объяснить свою жизненную жопу, вроде родителей, на которых можно свалить что угодно. Даже Пемулис не винил своего покойного отца мистера Пемулиса, которого, судя по всему, тоже сложно было назвать Фредом Макмюрреем [202] среди американских отцов. Правда, Пемулис и не считал, что находится в жопе или несвободен относительно Веществ.
Светловолосый Будда Харв в вязаном свитере теперь нянчит мишку на коленях и спокойно спрашивает Кевина Бэйна, верит ли его Внутренний Ребенок, что мамочка и папочка когда-нибудь появятся у бортика детской кроватки, чтобы удовлетворить его нужду.
– Нет, – очень тихо отвечает Кевин. – Нет, не верит, Харв.
Лидер рассеянно поворачивает обе раскинутые лапки плюшевого мишки то так, то этак, и кажется, словно мишка то ли машет, то ли капитулирует.
– Как думаешь, можно сегодня попросить кого-нибудь из группы обнять и полюбить тебя вместо мамы с папой, Кевин?
Затылок Кевина Бэйна не двигается. Желудочно-кишечный тракт Хэла содрогается от перспективы увидеть суррогатные инфантильные объятия двух взрослых бородатых мужиков в свитерах. Он начинает задаваться вопросом, почему бы просто не сымитировать страшный приступ кашля и не бежать из КЦР-32А с кулаком у рта.
Харв теперь машет лапками мишки взад-вперед и говорит мультяшным фальцетом, делая вид, что его мишка спрашивает у мишки Кевина Бэйна, не мог бы он (мишка), например, показать на того человека в группе, которого Кевин Бэйн хотел бы попросить обнять, утешить и полюбить его in loco parentis [203]. Хэл тихо сплевывает на стенку кружки и опустошенно размышляет о том, что проехал пятьдесят голодных километров, чтобы послушать, как глобулярный мужик в клетчатых носках притворяется, что его плюшевый мишка разговаривает на латыни, когда, оторвав взгляд от кружки, весь холодеет при виде того, как Кевин Бэйн ерзаньем
