– Что, сказала она, наверное, это она, да, сама мать была настоящим чудовищем, и если так, она устала скрывать истинный лик пред лицом Господа и людей.
– Что засим она вскочила с места, перескочила трех легавых и бросилась в химическую лабораторию папочки в подвале, чтобы изуродовать себя кислотой.
– Что папочка хранил в подвале на деревянных полках первоклассную коллекцию различных кислот в боросиликатных колбах.
– Что папочка, сын-подлец и, наконец, в ступоре от шока Мадам Психоз помчались вслед за матерью и ворвались в лабораторию как раз в момент, когда мать вытащила пробку из боросиликатной колбы с огромным наполовину растворенным черепом на этикетке, который вкупе с огненно-алым обрывком лакмуса, плавающим внутри, означал, что в колбе содержится невероятно едкий и коррозийный тип кислоты.
– Что на самом деле Мадам Психоз зовут Люсилль Дюкетт, а ее папочка – Эрл или Эл Дюкетт родом с дальнего юго-востока Кентукки, у самых Теннесси и Вирджинии.
– Что, несмотря на признания мелкого подлеца в угрызениях совести из-за того, что позволил произойти обезображенности, и заявления, что из-за завихряющихся систем вины, ужаса и основанного на отрицании прощения ранее тесные отношения с Мадам Психоз становились все более невыносимыми, не нужно быть экспертом по расстройствам личности и слабостям, чтобы догадаться, почему субчик даст Мадам Психоз от ворот поворот уже через считаные месяцы после травматической обезображенности, верно же.
– Что прямо на истерическом пике, где от интернализированной ярости всего один шаг до ярости экстернализированной, мать швырнула колбу с кислотой в папочку, который рефлексивно пригнулся; и что подлец, некто Орин, прямо за ним, бывший чемпион по теннису с превосходными рефлексами верхней части тела, также пригнулся, открыв Мадам Психоз – сраженную и брадикинетическую от внезапного вентилирования высокого давления стольких семейных систем – для прямого попадания в лицо, которое привело к травматической обезображенности. И что никто не догадался выдвинуть обвинения против матери, из-за чего ее освободили из-под ареста в юго-западном Кентукки и она смогла снова вернуться на домашнюю кухню, где, по всей видимости, безутешная, совершила самоубийство, сунув конечности в измельчитель мусора – сначала одну руку, а затем – в некотором роде чудесным образом, если задуматься, – вторую.
332
Самым далеким и неприметным Собранием во вторник вечером из всех, что значились в маленьком белом буклете «Реабилитация в метрополии Бостона» 333, который ему дала в «доме на полпути» «Эннет-Хаус» девушка с проколотым носом и без резцов, похоже, было мероприятие для мужчин в 17:30 в самом Натике, почти во Фрамингеме, в каком-то месте рядом с шоссе 27, которое в буклете РМБ значилось только как «КЦР-32А». Хэл, у которого не было последних пар, по-быстрому разделал на дневных матчах Шоу 1 и 3, пока остальные даже только разогревались, затем пропустил упражнения на левую ногу в качалке, а также собирался лишить себя курицы с лимоном и вареной картошкой, лишь бы поскорее рвануть в Натик и покончить с этим Собранием антинаркотического содружества. Он сам не знал, зачем, ведь какой-нибудь неодолимой неспособности воздерживаться не наблюдалось – с самого урологического потворства на 30 дней на прошлой неделе он и миллиграмма никакого Вещества не принял. Проблема была в том, как ужасно он себя чувствовал, прогрессирующе, с тех пор, как резко Оставил Надежды 334. Дело было даже не в кошмарах и слюноотделении. Ощущение было такое, будто всю ночь его голова сидела на столбике кровати, а в чудовищно ранний час, стоило Хэлу открыть глаза, говорила ему: «Как я рада, что ты ВСТАЛ, не терпелось с тобой ПОБОЛТАТЬ», а потом не затыкалась весь день, весь день пилила, как разогнанная бензопила, пока он наконец не пытался упасть и отрубиться, заползти разбитым в постель, где его поджидали очередные кошмарные сны. 24/7 разбитости и опустошенности.
Сумерки начали опускаться рано. Хэл отметился на воротах и рванул вниз по холму, и повел тягач по Содружке в сторону Водохранилища К. С., а потом на юг по Хаммонд – по знакомому гнетущему маршруту кондиционных пробежек ЭТА, с той разницей, что, добравшись до Бойлстонстрит, он повернул направо и взял путь на запад. Когда кончился Западный Ньютон, Бойлстон-стрит стала боковой трассой номер 9 – главной западной пригородной альтернативой самоубийственной I-90,– и 9-я змеилась по пригороду на запад до самых Натика и трассы 27.
Хэл полз в потоке машин по многополосной дороге, которая в старину была коровьей тропой. Когда он достиг Уэлсли-Хиллс, огнеопасно-оранжевый цвет неба сгустился до адского малинового оттенка углей догорающего пожара. Вскоре с лязгом упала и тьма, а с ней и настроение Хэла. Ему казалось унизительным и абсурдным даже собираться на это Собрание Анонимных Наркоманов.
Все всегда мигали тягачу дальним, потому что фары на его радиаторной решетке находились безбожно высоко.
Маленький портативный дисковый плеер забрал то ли Пемулис, то ли Аксфорд, да так и не вернул. WYYY была призрачной нитью джаза в море белого шума. На АМ-частоте нашлись только коммерческий рок и новости, что администрация Джентла назначила и затем отменила обращение к нации на неизвестную тему по Спонтанному распространению. На NPR шло что-то вроде круглого стола о возможных темах обращения – ларингектомический протез Джорджа Уилла резал слух [201]. Хэл предпочел тишину и звуки дороги. Он съел два четырехдолларовых маффина с отрубями из трех, ради которых сделал крюк до пекарни-кондитерской в Кливленд-Серкл, морщась, проглатывая, потому что забыл купить газировку, чтобы запивать, затем заложил за губу гигантскую щепоть
