Как и младший брат Марлон, Кевин Бэйн – низкий плотный человек с темным смуглым лицом. Он похож на тролля-переростка. И у него та же склонность к постоянной невероятной потливости, из-за которой Марлон Бэйн всегда казался Хэлу – и на корте, и вне – похожим на жабу, усевшуюся, влажно надувшись и не моргая, в сырой тени. Только у Кевина Бэйна маленькие блестящие бэйновские глазки еще и красные и опухшие от публичного плача, и у него залысины от висков, от которых на лбу красуется выдающийся вдовий пик. Он, кажется, не узнавал половозрелого Хэла, и короткой лапой медведя указывает, как осознает Хэл, едва не поперхнувшись щепоткой «Кадьяка», вовсе не на Хэла, а на добродушного мужика с угловатой бородкой у него за спиной, который занес ложку с ярко-розовым йогуртом у раскрытого ротика плюшевого мишки, едва касаясь красного вельвета торчащего языка, делая вид, что кормит его. Хэл как бы невзначай ставит стакан НАСА между ног, берет сиденье стула обеими руками и короткими рывками отодвигается с траектории взглядов и движения между Кевином Бэйном и мужчиной с йогуртом. Харв у доски сложными жестами просит человека с йогуртом, чтобы он во что бы то ни стало не говорил и не двигался со своего оранжевого стула в заднем ряду; и потом, когда Кевин Бэйн ерзаньем разворачивается обратно лицом вперед, Харв тут же делает вид, что только приглаживает волосы. Движение затем становится искренним и задумчивым, лидер пару раз глубоко вдыхает. Музыка вновь впадает в изначальный дремотный наркоз.
– Кевин, – говорит Харв, – так как это групповое упражнение по пассивности и нуждам Внутреннего Ребенка и так как ты выбрал Джима как члена группы, от которого тебе что-то нужно, нам нужно, чтобы ты вслух попросил Джима удовлетворить твои нужды. Попроси его подойти и обнять и любить тебя, раз твои родители никогда не придут. Никогда, Кевин.
Кевин Бэйн стонет, сгорая от стыда, и перепрятывает в ладони широкое смуглое лицо.
– Давай же, Кев! – выкрикивает кто-то из-под постера с Блаем [204].
– Мы одобряем и поддерживаем тебя, – говорит парень у картотеки.
Хэл начинает мысленно прокручивать в алфавитном порядке список отдаленных мест, где он предпочел бы сейчас оказаться. Не успевает он дойти и до Аддис-Абебы, как Кевин Бэйн уступает и начинает очень тихо и робко просить добродушного Джима, который отложил йогурт, но не мишку, пожалуйста, подойти и любить и обнять его. К моменту, когда Хэл воображает, как падает с Американского Ниагарского водопада на юго-западном краю Впадины в старой ржавой бочке для ядовитых отходов, Кевин Бэйн уже одиннадцать раз, с каждым разом громче, попросил Джима подойти и утешить и обнять его, но тщетно. Мужчина постарше так и сидит, вцепившись в медвежонка с испачканным йогуртом язычком, с выражением лица где-то между добродушным и пустым.
Раньше Хэл никогда не видел реальные водопады слез. Слезы Бэйна, прежде чем упасть, реально вылетали из глаз на расстояние в несколько сантиметров. Выражение его лица – скуксившееся и открытое выражение абсолютного детского горя, связки на шее вздыбились, а лицо потемнело так, что стало похоже на перчатку кэтчера. С верхней губы свисала яркая пелена слизи, а у нижней случилось что-то вроде эпилептического припадка. Хэл находит бушевание истерики на лице взрослого каким-то завораживающим. Оказывается, в определенный момент истерическое горе на лице становится неотличимым от истерической радости. Хэл представляет, как наблюдает рыдания Бэйна на белом пляже через бинокль из прохладной тени на балконе арубанского отеля.
– Он не идет! – наконец голосит Бэйн лидеру.
Лидер Харв кивает, почесывая бровь, и признает, что очень на то похоже. Он притворно гладит имперскую бородку в озадаченности и риторически спрашивает, в чем же может быть загвоздка, почему добродушный Джим не идет автоматически, когда его зовут.
Кевин Бэйн уже едва ли не потрошит бедного медвежонка из фрустрированного стыда. Похоже, он целиком вошел в инфантильный образ, и Хэл надеется, что у этих ребят есть процедуры, чтобы отмотать Бэйна хотя бы до шестнадцати, пока он не поехал домой на машине. В какойто момент в CD-музыке вступают литавры, и весьма игривый корнет, и музыка наконец-то начинает хоть немного, но продвигаться то ли к кульминации, то ли к концу диска.
Теперь уже несколько мужчин в группе начали кричать Кевину Бэйну, что его Внутренний Ребенок не дождется удовлетворения нужды, что сидеть и пассивно просить, чтобы утешение встало и подошло к нему, – это не удовлетворение нужды, что Кевин обязан своему Внутреннему Ребенку и должен проявить какую-то инициативу, чтобы удовлетворить его нужду. Кто-то выкрикнул: «Уважай Ребенка!» Кто-то другой воскликнул: «Удовлетвори нужду!» Хэл мысленно прогуливается по Аппиевой дороге под ярким евросолнцем, угощаясь канноли, раскручивая ракетки «Данлоп» за шейки, как револьверы, наслаждаясь солнечными лучами, головной тишиной и нормальным слюнотечением.
Довольно скоро подбадривающая поддержка вылилась в то, что все в комнате, кроме Харва, Джима и Хэла, скандируют: «Уважай! Уважай!» в том же спортивном мужском ритме мужской поддержки, как «Давай гол!» или «Молодцы!»
Кевин Бэйн вытирает нос рукавом и спрашивает колоссального лидера Харва, что же ему делать, чтобы удовлетворить нужду своего Ребенка, если человек, которого он выбрал для удовлетворения, не идет.
Лидер уже сложил руки на животе и откинулся назад, с улыбкой, сидя по-турецки, помалкивая. Его мишка сидит на горе живота, вытянув перед собой короткие ножки, как обычно медвежата сидят на полке. Хэлу кажется, что О2 в 32А выбирается со зверской скоростью. Не то что на прохладном бризе с овечьим запахом на острове Ассеншн в Южной Атлантике. Мужчины в комнате все еще скандируют «Уважай!»
– Вы хотите сказать, что я должен сам инициативно подойти к Джиму и попросить обнять меня, – говорит Кевин Бэйн, растирая глаза костяшками пальцев.
Лидер ласково улыбается.
– Вместо того чтобы, хотите сказать вы, пассивно звать Джима подойти
