– Я выражаю протест и отказываюсь есть приборами, которые побывали в измельчителе, – Шахт держит вилку с зубцами во все стороны. – Вы гляньте. Как этим есть.
– Батя – эт такой сукин сын, которому все как об стенку горох, с Невестой-то, – говорит Стайс, наклоняясь, чтобы укусить и прожевать. В ЭТА существует тенденция брать блюдо дня, и если это не суп, то брать белый хлеб и делать бутерброд, для экстрауглеводов. Пемулис как будто не может распробовать, не размазав еду по небу. Белый хлеб в академию привозят на велосипедах парни в сандалиях «Биркеншток» из «Качественного питания „Хлеб & Зрелища"» в Кембридже, потому что он должен быть не только без сахара, но и с низким содержанием глютена, который, как уверены Тэвис и Штитт, способствует апатии и повышенному выделению слизи в организме. Аксфорд, – он проиграл Шпале Полу Шоу во всех трех сетах, и если проиграет завтра опять, опустится до 5 А, – пялится как истукан в пространство, и как будто не ест, а только изображает того, кто ест. Хэл воздвиг из еды сложную фортификацию, не забыв о башенках и бойницах, и, хотя он мало ест и почти не пьет свои шесть клюквенных соков, все время сглатывает, изучая сооружение. По мере того как ужин замедляется, самые наблюдательные за лучшим столом скрадывают на Хэла и Аксфорда взгляды, разные ЦПУ игроков жужжат над деревьями решений, могли ли еще не перешедшая из разряда «перешептываться» в разряд «говорить вслух» стычка с доктором Тэвисом и парнем по урологии из ОНАНТА, плюс теперь проигрыш Шоу и почти-проигрыш Орто Стайсу подтолкнуть Инка и Аксанутого за какой-то психический спортивный рубеж; разные ребята с разными рейтингами просчитывают для себя преимущества, представленные чрезвычайно отвлекающей и нервной неделей Хэла и Аксфорда. Хотя Майкл Пемулис – по слухам, еще одна жертва анализа мочи ОНАНТА, – целиком игнорирует выражение Аксфорда и повышенное сглатывание Хэла – хотя, возможно, и слишком старательно, – медитативно разглядывая скребки 259, которые сняли со стены и прислонили к неразожженному камину, сложив пальцы домиком перед губами и слушая Трельча, который сморкается одной рукой и стучит по столу недопитым стаканом молока другой.
Пемулис очень серьезно качает головой.
– Ни фига, брат.
– А я тебе говорю – молоко сухое, – Трельч заглядывает в стакан, трогает поверхность молока толстым пальцем. – Я – уж я-то могу сухое отличить. У меня подтвержденные детские травмы из-за сухого молока. Со дня, когда мама объявила, что молоко слишком тяжело таскать из магазина, и переключилась на сухое, а папа дал добро. Папа сдулся, как Рузвельт в Ялте. Старшая сестра сбежала из дома, а остальные остались с травмой, после перехода на сухое, которое ни с чем не спутать, если знать, что искать.
Фрир фыркает.
– А уж я знаю, что искать, для доказательства, – Трельч охрип, вдобавок он из тех, кто обращается не к одному человеку, а ко всем сразу, обводя их по очереди взглядом; не сказать, что он оратор от бога. – А именно – характерные слезки на стенках стакана, если хорошенько взболтать, – театрально взбалтывая стакан.
– Только вот, Трельч, обернись и увидишь, как они, блин, каждые двадцать минут перезаряжают молокомат пачками. Пачками молока. На них написано – «Молоко», на пачках. Жидкое, густое, тяжелое. Молоко.
– Ты видишь пачки, видишь слово «Молоко». Они рассчитывают на красивую обложку. Манипуляция образом. Сенсорная манипуляция, – отвечая Пемулису, но глядя на Сбита. – Все часть одного общего большого облома. Возможно, наказание за тему с Эсхатоном, – стреляя глазами в Хэла. – Дальше, возможно, секретные витаминные добавки. Даже не будем о селитре. На секунду отвлекитесь в рассуждениях от пачек. Я придерживаюсь фактов. Факт: это доказуемо сухое молоко.
– Хочешь сказать, они разбавляют сухое молоко, а потом переливают в пакеты из-под обычного, чтобы