– Убежденный. Я молиться пять раз в день в предписанной манере. Я сторонить репрезентационное искусство и похоть во всех четырех тысячах четырех ста четырех формах и видах.

– Тело – храм и все такое?

– Я сторонить. Ни стимулянты, ни депрессивные вещества не очернить мои уста, как предписать святые учения моей веры.

– А интересно, нет ли у тебя особых планов на мочу, от которой тебе так неймется избавиться, Арс, в таком-то случае?

– Я не понимать.

– Давай-ка тогда все обмозгуем над каким-нибудь фаянсом, братец.

– Майк Пемулис, ты есть князь в движении и мудрец в покое.

– Братец, прежде наступит очень холодный денек в одном очень теплом климате, чем для этого парня настанет покой.

Странность за странностью; безногие и патологически застенчивые группи пантера как будто боялись юноноподобной мисс Стипли из «Момента» – в последний раз коляску Орин видел за день до того, как она появилась, а теперь (осознал он за рулем) не прошло и пары часов с тех пор, как она улетела, и они уже вернулись, со своими застенчивыми уловками. После цикла соблазнения «возбуждение-надежда-завладение-презрение» Орин всегда оставался без сил, вывернутым наизнанку и с замедленной скоростью реакции. Только когда он помылся, оделся и обменялся стандартными комплиментами и обещаниями, спустился в стеклянной кабинке лифта по круглой стеклянной шахте высокого отеля в лобби, вышел в герметичную вращающуюся дверь под волну обжигающей кожу фениксовской жары, дождался, когда направляемый кондиционер в машине остудит руль до приемлемого для вождения состояния, а затем влился в забитые артерии шоссе 85 и Белл-роуд на запад, обратно в Солнечный город, погрузившись в думы, на него вдруг снизошло, что инвалид у двери номера был в коляске, что это первая коляска с тех пор, как Хэл предложил свою теорию, и что у безногого опросчика был (еще странность) такой же швейцарский акцент, как у модели.

Дорогой рот Р. Ленца корчится, он скребет риноремическую сыпь, громко шмыгает и жалуется на позднеосеннюю аллергию на плесень на листьях, забывая, что Брюсу Грину отлично известны симптомы гидролиза кокса, после стольких дорожек с той поры, когда его жизнь с М. Трах была сплошной вечеринкой.

Ленц раскладывает по полочкам, почему вуаль на новенькой этой самой Джоэль-вегетерианке – из-за заболевания, когда у человека только один глаз посреди лба, с рождения, как у морского конька, и просит Грина даже не думать спрашивать, откуда Ленцу это известно.

Когда Грин шухерит, пока Ленц облегчается у помойки на Маркетстрит, Ленц просит Грина хранить в тайне, что старая бедная изуродованная больная Шарлотта Трит просила его сохранить в тайне ее тайную мечту получить в трезвой жизни аттестат о полном среднем и стать стоматологом-гигиенистом со специализацией по просвещению ребятишек с патологическим страхом перед стоматологической анестезией, потому что ее мечта – помогать ребятишкам, и но она боится, что из-за ВИЧа мечте не суждено сбыться ²³⁹.

Всю дорогу по Гарвард-ст. до Отшиба и площади Юнион в приблизительно сев. – зап. направлении Ленц тратит несколько минут и менее двадцати вдохов, чтобы поделиться с Грином некоторыми проблемами семейного происхождения: как мать Ленца, миссис Ленц, трижды разведенная, обработчик данных, была настолько невыразимо ожирелая, что ей приходилось самой шить себе му-му из парчовых гардин и хлопковых скатертей, и она ни разу не приходила на День родителей в начальную школу им. Епископа Энтони Макдиардамы в Фолл-Ривер, штат Массачусетс, потому что во время представления и номеров на День родителей родители должны были сидеть за маленькими партами с открывающимися крышками, и однажды миссис Л. доплыла до НШЕЭМ на День родителей и попыталась усесться за партой крошки Рэндалла Л. между миссис Лэмб и миссис Леру и превратила парту в щепки, и восстать с пола класса смогла только с помощью четырех коренастых пап – клюквенных фермеров и одной тележки для учебников, и с тех пор она не возвращалась, фабрикуя жалкие оправдания в виде дел на работе по обработке данных и общего равнодушия к учебе Рэнди Л. Ленц делится историей, как в подростковом возрасте (его) его мать умерла, потому что однажды ехала на автобусе «Грейхаунд» из Фолл-Ривер, Массачусетс, на север в Квинси, Массачусетс, чтобы посетить сына в исправительном центре для несовершеннолетних Содружества, где Ленц набирал материал для возможного сценария, и во время вояжа ей приспичило сходить в сортир, и она зашла в крошечный автобусный сортир в хвосте автобуса по личным сортирным делам, как она позже показала в суде, и даже несмотря на то, что зима была в самом разгаре, она настежь раскрыла маленькое окошко сортира по причинам, которые, уверен Ленц, Грину даже не захочется слышать, в автобусе, держащем путь на север, и как то был один из последних годов неспонсированного числового годоисчисления и последний фискальный год, когда на инфернальном разъезженном шестиполосном шоссе Содружества 24 из Фолл-Ривер до Южного побережья Бостона дорожным управлением Содружества под доонанским губернатором Клэпрудом производился хоть какой-то ремонт, и «Грейхаунд» въехал на халатно обозначенный знаком «Ремонт» участок дороги, где 24-е было ободрано до покрытия из мятого железа и до звона в зубах ухабисто, колдобисто и просто в целом хреново, и изза халатно обозначенных и оставленных без присмотра обломков плюс превышенной скорости северного автобуса он начал чертовски скакать, этот самый автобус, и дико вилять туда-сюда, пытаясь удержаться на остатках дороги, и пассажиров посрывало с насиженных мест, тогда как в хвостовом сортире размером со спичечный коробок миссис Ленц, прямо в процессе хождения в сортир, первым же заносом подбросило с унитаза, впоследствии чего она приступила к процессу пинболлинга высокой амплитуды о пластмассовые стены, расточая человеческие экскременты; и когда автобус наконец восстановил полный контроль и продолжил путь, миссис Ленц, как ни кошмарно, в результате полета застряла своей голой и невыразимо большой филинной частью в открытом окошке сортира, вонзившись в объявшее ее отверстие с такой силой, что была не в состоянии извлечься, и автобус продолжил свое северное странствие по 24-му с торчащей из объявшего окна голой филинной частью миссис Ленц, провоцируя автомобильные гудки и насмешливую риторику из проезжающих мимо транспортных средств; и безысходные крики о помощи миссис Ленц не вызвали взаимности пассажиров, которые восставали с пола, потирая ушибленные конечности, и слышали пристыженные вопли миссис Ленц из-за закрытой усиленной пластиковой двери сортира, но были не в силах эксгумировать несчастную,