– Мне не знаком искус, – сказал Марат.

Речь Стипли была такова, словно бы он не слышал.

– У нас больше одной. Копий-то. Естественно, можно предположить, что твои об этом знают.

Марат сухо посмеялся.

– Конфискованные из сыра в Беркли, Бостон. Но кто может знать, что на них? Как изучить Развлечение, не смотря?

Расчес Стипли на руке в течение ночи стал опухший, и со следами ногтей крест-накрест.

– Но вот между нами, по-свойски. Как тет тету. И ни разу не искушало желание? В смысле, лично. Тебя лично. К черту здоровье жены. К черту детей. Просто на секундочку – пробраться туда, где вы ее там храните, и загрузить, и одним глазком заценить? Посмотреть, из-за чего шумиха, такая необоримая притягательность? – он поворотился на одном каблуке и посмотрел, и наклонил головой в манере цинизма, который показался Марату характерно американовым.

Марат мягко кашлянул в кулак. Кардиостимулятор «Кенбек» мертвого отца, его случайно повредил видеофонический сигнал волн. От телефонного звонка из телефонной компании, видеозвонка, рекламирующего видеофонию. Мсье Марат поднял звонкую трубку; видеофонический сигнал, он пришел; мсье Марат пал, еще держа трубку, в которую Реми никогда не просили отвечать первым, чтобы проверять. Реклама, которая была записанная реклама, проиграла свою слышную долю в пол близ уха отца, слышная промеж криков матери Марата.

Стипли поднял и опустил себя на носках туфель.

– У нас Бог Род Тан приказал парням Тома Флатто из отдела вводавывода ставить опыты сутки напролет. 24 на 7.

– Флатто, Томас М., директор тестирования вводных и выводных данных BSS, жилец Фоллс Черч, вдовец о трех детях, один ребенок с кистозным фиброзом.

– Смешно как вросший волос, Реми. И, не сомневаюсь, в инсургентских ячейках проводят свои эксперименты – у вас там ваш этот доктор Брюле или как его, – ищут, в чем привлекательность развлечения, не жертвуя при этом людьми, – Стипли отвернулся обратно; он сделал это для ударения. – Или, может, вы с готовностью жертвуете людьми. Да? Готовые добровольцы в колясках. Жертвуют собой во имя Великого блага и все такое. По зрелому выбору и все такое. Только бы причинить нам зло. Даже думать не хочется, как в AFR ставят эксперименты.

– C'est ga.[160]

– Но их интересует не столько содержание, – сказал Стипли. – Бесконечные эксперименты ввода-вывода. Флатто работает над условиями и средой для возможного нелетального просмотра. У некоторых департаментов в Вирджинии – там в работе теория, что это голография.

– Samizdat.

– Кинодел-то был передовым оптиком. Голография, преломление. Пару раз он уже применял голографию, причем в контексте как бы киноатаки на зрителя. Он был из Школы враждебности или какой-то такой херни.

– Также изобретатель отражающих панелей термического вооружения, и значимый Annulateur [161], также, и накопитель капитала благодаря оптике, до враждебности и кино, – сказал Марат.

Стипли объял себя.

– Личная теория Тома Флатто – притягательность как-то связана с интенсивностью. Именно визуальное принуждение. Теория в том, что с реально сложной голографией можно получить нейронную интенсивность настоящей живой постановки, не теряя при этом селективный реализм экрана. И что интенсивность плюс реализм – это как раз чересчур для мозга. Дик Десаи из Генерирования данных хочет вскрыть фильм с ALGOL наперевес и глянуть, нет ли в ALGOL кода корня уравнений Фурье – они значат, что происходит голограмматическая активность.

– Мсье Фортье находит теории о содержании нерелевантными.

Стипли иногда клонил головой в манере единовременно женственной

и птичьей. Чаще всего он это делал в течение тишины. Также он вновь убрал что-то маленькое с накрашенной губы. Также он говорил с большей женственной интонацией. Все это Марат предал своей памяти.

Зима, 1963 год до э. с., Сепульведа, Калифорния

Я помню ²⁰⁸, как обедал и читал что-то скучное из Базена, когда на кухню вошел отец, смешал себе напиток с томатным соком и сказал, что, как только я доем, ему и матери потребуется моя помощь в их спальне. Все утро отец провел в рекламной студии и до сих пор был во всем белом, в парике с жесткими белыми волосами с пробором, и еще не смыл телевизионный грим, от которого на его лице при дневном свете появлялся оранжевый отсвет. Я быстро доел, сполоснул посуду в раковине и проследовал по коридору в главную спальню. Там были отец с матерью. Гардины и тяжелый занавес от солнца за ними были раздвинуты, жалюзи подняты, и в комнате, обставленной в белых, синих и голубых тонах, было очень светло.

Отец склонился над большой кроватью родителей, с которой сняли все постельное белье до самого наматрасника. Склонился и давил ладонями на матрас. Простыни, подушки и голубое покрывало были свалены в кучу на ковре подле кровати. Затем отец протянул мне подержать стакан с томатным соком, влез с ногами на кровать и встал там на колени, энергично давил обеими ладонями на матрас, наваливаясь всем весом. Он нажимал в одном месте, затем привставал, слегка поворачивался на коленях и с равной силой нажимал в другом месте матраса. Так он обошел всю кровать, иногда даже передвигаясь на коленях, чтобы добраться до противоположных углов и затем на них надавить. Помню, как думал, что это весьма напоминает толчки в грудь пациента в экстренных случаях. Помню, что в томатном соке отца на поверхности плавала мякоть перца. Мать стояла у окна спальни, курила длинную сигарету и смотрела на лужайку, которую я полил перед тем, как пообедать. Окно без гардин выходило на юг. Комната пылала в лучах солнца.

– Эврика, – произнес отец, несколько раз надавив в определенной точке.

Я спросил, можно ли мне спросить, что все это значит.

– Чертова кровать скрипит, – ответил он, стоя на коленях над этой конкретной точкой, продолжая на нее давить. Теперь, когда он нажимал, матрас издавал скрип. Отец поднял глаза на мать у окна спальни. – Слышишь или не слышишь? – спросил он, надавливая и отпуская. Мать сбросила пепел с длинной сигареты в неглубокую пепельницу, которую держала в руке. Она смотрела, как отец застыл на скрипящей точке.

По лицу отца из-под жесткого белого профессионального парика темно-оранжевыми струйками сбегал пот. Он два года работал в качестве «Человека из «Радости», представляя фирму,