«Стерно» [145] в дорогой туристической посуде из «Л. Л. Бин», едят там Habitant soupe aux pois, бутерброды с мелассой из «Хлеба & Зрелищ» и какие-то вытянутые синеватые котлеты из мяса, которое здравомыслящий американец даже не захочет рискнуть опознать, – Бертран всевечно хохочет на квебекском и говорит Люсьену, что с радостным нетерпением ожидает дня, когда Люсьен забудет проверить предохранитель кольта, прежде чем сунуть его за джинсы и пойти бродить по лавке в подбитых гвоздями башмаках, от которых позвякивает и подпрыгивает каждый товар из отражающего и дутого стекла. Неавтоматический револьвер, он сувенир сотрудничества. Раз-два работавшие в сотрудничестве с сепаратистской/антионанской FLQ, они в целом представляют из себя не самую устрашающую ячейку инсургентов, Антитуа, более-менее одиночки, самодостаточные, мономитотическая ячейка, эксцентричная и практически некомпетентная, нежно оберегаемая их покойным региональным патроном мсье Гийомом Дюплесси с полуострова Гаспе, отвергнутая FLQ после убийства Дюплесси и поднятая на смех другими, более зловещими антионанскими ячейками. Главный – Бертран Антитуа, мозг группы, просто по умолчанию, ведь Люсьен Антитуа – один из очень немногих уроженцев Notre Rai Pays, не знающий французского, так и не выучил, и потому обладает очень ограниченным правом вето, даже когда речь заходит о таких легкомысленных планах Бертрана, как повесить флаг с флер-де-лисом и рукояткой меча вместо стебля на нос памятника американовому герою Гражданинской войны на Бойлстон-ст., пусть его на следующее же утро срежут скучающие онанские жандармы – chiens-courants [146], или приклеить открытки с оплаченным наложенным платежом партии ЧПСША Sans-Christe Джентла к кирпичам, или украсить половички с астротерфным образом Sans-Christe Джентла и безвозмездно распространять их через инсургентскую сеть по хозяйственным магазинам, – ребяческие и в общем скорее жалкие жесты, которые мсье Дюплесси предотвращал бы с добрым смехом, дружелюбно похлопывая по шар-бабе плеча Бертрана. Но мсье Дюплесси стал мучеником – погиб, и лишь ОНАН может быть настолько тупым, чтобы верить, будто Командование настолько тупое, чтобы верить, типа это был несчастный случай с заложенным носом во время ограбления. И Бертран Антитуа, впервые после смерти Дюплесси и отвода FLQ предоставленный самому себе с тех пор, как братья забили свое вседорожное транспортное средство качественными экзотичными стеклянными товарами ван Баскирка из Монреаля и оборудованием для стеклодувов, метлой, оружием, туристической посудой, смешными открытками, мылом-приколом с черной пеной, старыми нелепыми никому не интересными картриджами 3-й Сетки «ИнтерЛейса», наручными шокерами и неработающими, но популярными рентгеновскими очками и отправились по остаткам Provincial Autoroute 55 / шоссе США 91 в защитном одеянии, которое они сбросили и закопали к югу от онанского КПП в Беллоус Фоллс, Вермонт, у Выпуклости, засланные как примитивный двуклеточный организм создать респектабельное прикрытие, содействовать другим ячейкам и инсургировать и терроризировать жалкими и никчемными антиэкспериалистскими способами, – теперь Бертран проявил во всей красоте ранее держимый Дюплесси в узде дар на бестолковую трату времени, включая выход на рынок вредных препаратов, чтобы сломить дух молодежи Новой Новой Англии – как будто бы американовая молодежь и без того не более чем бездуховная, по молчаливому мнению Люсьена. Бертрану даже хватило легковерия при общении с морщинистым длинноволосым человеком многих почтенных лет в пиджаке Неру, украшенном узором пейсли, равно немалых лет и непонятной кепке с вышитым скелетом, играющим на скрипке, спереди, а также в самых глупообразных видом маленьких круглых проволочных очках с розоватыми линзами, а также постоянно образовывавшим пальцами руки букву «V», направляя сию букву «V» в огород Бертрана и Люсьена, – Бертран считал жест скрытым подтверждением солидарности с патриотической Борьбой и означал «Victoire», но Люсьен подозревал американовую вульгарность, издевательски адресуемую человекам, которые не поймут элемент оскорбления, прямо как в оказии с садистским учителем Люсьена в ecole-speciale [147] Сент-Анн-де-Мона, который во Второй форме [148] многие недели учил Люсьена говорить «Va chier, putain!», что по его (учителя) заверениям означало «Смотри, maman, я научился говорить по-французски и, следовательно, могу наконец выразить свои любовь и преданность тебе», – Бертрану хватило простоты согласиться на бартер с этим человеком, в ходе которого за старинную голубую лава-лампу и аптекарское зеркало лавандового оттенка они обретали восемнадцать древних пастилок, заурядных видом, которые, по заверениям длинноволосого почтенного человека на исковерканном французском с западно-швейцарским акцентом, являли собой 650 мг trop formidable [149] вредного препарата, более недоступного рынком и гарантировавшего окунуть их в опыт, по сравнению с которым самый дикий психоделический трип будет денечком на массажных столах курорта с горячими источниками в Базеле, а также вдобавок к тому мусорный пакет для кухонной урны, полнящийся древними замшелыми картриджами «Только для чтения», sans каких-либо надписей, которые видом хранились на задах двора этого человека, а потом угодили в газовую сушилку одежды, словно бы у Люсьена и без того не было более чем много замшелых картриджей, которые Бертран добывал на помойках «Интер-Лейса» или получал из-за глупости на бартерах и приносил в лавку на обязанность Люсьена просматривать, надписывать и организовывать для продажи, и которые никто не покупал, за исключением случайного картриджа на португальском языке, или же порнографического содержанием. И престарелый человек откланялся и ушлепал в кепке и сандалиях при лампе и аптекарском зеркале, к которым Люсьен был лично очень привязан, в особенности к лавандовому зеркалу, показав напоследок скрытую вульгарность «V» и, рассыпаясь в улыбках, рекомендовал братьям надписать свое имя и адрес на ладони рук устойчивыми к поту чернилами, прежде чем принять так называемые tu-sais-quoi [150], если они сами решат употребить пастилки внутрь.

Передняя дверь громко скрипит петлей, и Люсьен возвращает ее на место и задвигает защелку до упора: скрип. Наивысшая петля скрипит вне зависимости от смазки, всякий раз после того, как лавка сводит Люсьена с ума, запыляясь, когда дверь открывается всей уличной грязи, и от пыли переулка с большой суммой помоек за задней комнатой, железную служебную дверь которой Бертран наотрез отказывается не открывать, чтобы харкнуть. Однако скрип замещает собой колокольчик над дверью. Стук по закрытой двери – очевидно, снова незабавные потехи большезадых бразильских ребенков. Люсьен не поднимает жалюзи, однако хватает крепкую верную кустарную метлу, коей каждый день метет полы, и стоит, в нервах жуя ноготь большого пальца, выглядывая. Люсьену Антитуа прельстиво стоять у стеклянного окна двери и пустым взглядом зреть легкий снежок пыли, яркий на фоне темно-синих сумерек, поедающих американовую улицу. Дверь продолжает слабый скрип, даже по закрывании защелки до упора. Так он может счастливо стоять часы напролет, облокотясь на прочную метлу, каковую вырезал из сломавшейся под снежным сугробом ветви в