Тэвис смотрит, как мальчики потягиваются и болтают, отпивает из чашки в обеих руках, пока заботы дня сходятся в некую древовидную схему беспокойства. Чарльз Тэвис знает, что Джеймса Инканденцу подобные вопросы не тяготили: ключ к успешному управлению высокорейтинговой юниорской теннисной академией – в культивировании некоего обратного буддизма, состояния Абсолютного Беспокойства.
В общем, особая привилегия лучших игроков ЭТА – их вытаскивают из постели на заре, еще бледных ото сна и со слипшимися веками, тренироваться в первую смену.
Утренние тренировки, понятно, проходят на свежем воздухе, пока не поставят и не надуют Легкое, – Хэл Инканденца надеется, что уже скоро. Из-за табака и/или марихуаны у него плохая циркуляция крови, и даже в теплых трениках с надписью «Данлоп» на обеих штанинах снизу вверх, водолазке и толстой старой белой теннисной куртке из альпаки – еще отцовской, потому приходится подворачивать рукава, – ему хреново и холодно, Хэлу, а когда они четыре раза пробегают вверх-вниз по холму ЭТА предразминочные спринты, безумно размахивая палками во всех направлениях и (по команде О. Делинта) вяло выкрикивая какието боевые кличи, Хэлу еще и холодно и мокро, и кроссовки хлюпают от росы, пока он скачет на месте и глядит на свое дыхание, морщась, когда зябкий воздух добирается до больного зуба.
Когда все приступают к разминке, выстроившись рядами вдоль задних линий и линий подачи, делая повороты и наклоны, преклоняя колени перед пустотой, меняя позы по свистку, небо уже посветлело до цвета Каопектата. Вентиляторы ATHSCME простаивают, и эташники слышат птиц. Дым из труб комплекса «Санстренд» слабо подсвечивается солнцем и висит шлейфом, совершенно недвижный, будто нарисованный на небе. Откуда-то снизу с востока, предположительно, из Энфилдского военно-морского, доносятся обрывки голосов и настойчивый крик о помощи. Это единственное время дня, когда улица Чарльз не кажется синей. Птицы на соснах издают такие же безрадостные звуки, как и игроки. Не-сосны на территории академии голые и растут под углом по всем склонам круглого холма, по которым учащиеся бегут опять, еще четыре раза, а в неудачные дни – и еще четыре, – наверное, самая ненавистная часть тренировки. Кого-нибудь всегда тошнит; это как утренний сигнал к побудке. Река на заре – тусклая сторона полоски из фольги. Кайл Койл все повторяет, как же брр-хо-олодно. Игроки похуже все еще изволят почивать. Сегодня рвоты больше обычного, из-за вчерашних сладостей. Дыхание Хэла висит перед лицом, пока он не проходит через него. Во время спринтов воздух наполнен мерзкими звуками обильного хлюпанья; все мечтают, чтобы трава на холме умерла мучительной смертью.
На Центральных кортах тренируются двадцать четыре девушки в группах по четыре. 32 мальчика (минус – что довольно тревожно – Джей Джей Пенн) приблизительно разбиты по возрасту на четверки и занимают восемь Восточных кортов для чередования упражнений. Штитт в своем вороньем гнезде – этакой апсиде на конце железного насеста, который игроки зовут Башней и который тянется с запада на восток по центру всех трех зон кортов и кончается гнездом высоко над Шоу-кортами. У Штитта там кресло и пепельница. Иногда с кортов видно, как он наклоняется над перилами, постукивая по краю мегафона своей указкой синоптика; с Западных и Центральных кортов кажется, что от поднимающегося солнца у него розоватый венец вокруг белой головы. Когда он сидит, видно только кривые кольца дыма, что поднимаются над гнездом и уносятся ветром. Вопль мегафона страшнее, когда его не видно. Решетчатая железная лестница на насест стоит к западу от Западных кортов, на противоположном конце от гнезда, так что иногда Штитт шагает по насесту туда-обратно с указкой за спиной, звеня сапогами по железу. Штитт как будто невосприимчив к любой погоде и на все тренировки одевается одинаково: спортивный костюм и военные сапоги. Когда для изучения снимают удары или игры эташников, Марио Инканденца устраивается на перилах гнезда Штитта, наклоняясь с камерой далеко вперед, полицейский замок болтается в воздухе, пока кто-нибудь поздоровее стоит позади и придерживает Марио за жилет с липучками: Хэлу всегда страшно до смерти, потому что Дункеля или Нванги за Марио не видно, и всегда кажется, что он вот-вот кувыркнется «Болексом» вниз на сетку Корта 7.
Утренние разминки на свежем воздухе, не считая случаев дисциплинарных тренировок, происходят так. На каждом релевантном корте стоит проректор с двумя желтыми корзинами «Болл-хоппер» со старыми мячами, плюс теннисной пушкой, похожей на открытый ящик с коротким стволом с одной стороны, нацеленным из-за сетки на квартет мальчиков и соединенным длинным оранжевым промышленным кабелем с уличной трехконтактной розеткой в основании каждого фонарного столба. Некоторые столбы, как только солнце набирает достаточно силы, отбрасывают длинные тонкие тени поперек кортов; в летнее время игроки стараются как бы втиснуться в них. Орто Стайс все зевает и дрожит; у Джона Уэйна холодная ухмылка. Хэл в просторной куртке и сливовой водолазке подпрыгивает и глядит на свое дыхание, и пытается а ля Лайл изо всех сил сосредоточиться на самой боли зуба, не задумываясь над тем, плохая она или хорошая. К. Д. Койл, только что из лазарета после проведенных в нем выходных, высказывается в том духе, что не понимает, почему игроки получше за упорное вкалывание на пути к верхним строчкам в качестве награды получают утренние тренировки, тогда как, скажем, Пемулис и Викемайстер со товарищи все еще в горизонтальном положении и сопят в обе дырочки. Койл повторяет это каждое утро. Стайс отвечает, что удивлен, как мало все скучали по Койлу. Койл родом из маленького пригорода Тусона, штат Аризона, под названием Эритема, и заявляет, что у него жидкая пустынная кровь и отсюда особая чувствительность к влажной прохладе бостонских рассветов. Пригласительный юниорский турнир «Вотабургер» для Койла, которого в тринадцать переманил из тусонской Академии тенниса и гольфа Ранчо Виста обещаниями самотрансценденции Штитт, – возвращение домой на День благодарения, хотя и с подвохом.
Тренировки происходят так. Восемь разных подходов на восьми разных кортах. Каждый квартет начинает на своем корте и движется по кругу. Лучшая четверка традиционно начинает с первого корта: бэкхенды по линии, по два мальчика
