на линию. Корбетт Торп приклеивает квадраты из изоленты по углам корта, и теннисистам настоятельно рекомендуется бить по квадратам. Хэл бьет со Стайсом, Койл – с Уэйном; Аксфорда почему-то отправили к Шоу и Сбиту. Второй корт: форхенды, то же самое. Стайс стабильно мажет по квадрату и заслуживает едкую отповедь от Текса Уотсона – без шляпы и лысеющего в двадцать семь. Зуб у Хэла ноет, лодыжка не слушается, холодные мячи слетают со струн с дохлым звуком типа «чанг». Над гнездышком Штитта ритмично возносятся крошечные братвурсты дыма. Третий корт – «восьмерка», или «бабочки», сложная нагрузка на ВУВС, где Хэл бьет бэкхенд по линии Стайсу, а Койл – форхенд Уэйну, а потом Уэйн и Стайс бьют кроссами обратно Хэлу и Койлу, которым нужно успеть поменяться сторонами, не столкнувшись по дороге, и отбивать по линии теперь соответственно Уэйну и Стайсу. Уэйн и Хэл развлекаются, примерно каждый пятый раз сталкивая мячи на кроссах, – в ЭТА это известно как «столкновение атомов» и по понятным причинам крайне трудно сделать, – и врезавшиеся мячи по диким траекториям разлетаются на соседние тренировочные корты, и Рику Дункелю не так весело, как Уэйну и Хэлу, так что их, уже приятно разогревшихся и с поющими руками, быстренько ссылают на четвертый корт: удары с лета на высоту, потом на угол, потом свечи и удары над головой, где последнее упражнение легко превращается в дисциплинарную тошниловку, если свечи тебе набрасывает проректор: упражнение на удары над головой называется «салочки»: Хэл сдает назад, ни на секунду не забывая о лодыжке, подпрыгивает, выбрасывает ногу вперед, точно достает свечу Стайса, затем должен нестись вперед и осалить изоленту на сетке головой «Данлопа», пока Стайс снова бьет высокую свечу, и Хэлу приходится опять сдавать назад, и прыгать, и выбрасывать ногу, и доставать, и т. д. Затем Хэл и Койл, хватая ртом воздух после двадцати пробежек и стараясь не сгибаться, набрасывают свечи Уэйну и Стайсу, которые, кажется, не умеют уставать в принципе. Пинать при ударах над головой надо, чтобы удержать равновесие в прыжке. Над головой Штитт с мегафоном без динамиков и четким произношением сообщает всем присутствующим, что господин возвращенец Хэл Инканденца слегка пропускайт за себя мяч над головой, наверно, из-за лодыжкен страх. Хэл, не глядя, поднимает ракетку в знак того, что услышал. Если продержишься здесь после четырнадцатилетнего возраста, волей-неволей научишься пропускать унижения от тренеров мимо ушей. Койл между свечами, которые они отправляют ввысь, говорит Хэлу, что он бы посмотрел, как Штитт двадцать раз подряд сыграет в «салочки». Все раскраснелись до блеска, холода как не бывало, из носов хлещет, в головах звенит от крови, солнце уже высоко над тусклым проблеском моря и растапливает морозную слякоть дождя и снега со Дня В., которую ночные уборщики сгребли в сугробы вдоль заборов по длинным сторонам кортов – эти грязные сугробы теперь начали таять и течь. Шлейфы дыма над трубами «Санстренд» так и не двигаются. Наблюдающие проректоры стоят, расставив ноги врозь и скрестив руки над головами ракеток. В небе так и гуляют туда-сюда все те же три облака в форме соплей, и когда они скрывают солнце, дыхание у всех снова становится видимым. Стайс сморкается в игровую руку и слабым голосом просит, чтобы надули уже Легкое. Мистер О. Ф. Делинт прохаживается за забором с планшетом и свистком, сморкается. Девушки за его спиной слишком утеплились, чтобы на них стоило смотреть, их волосы переплетены резинками в подпрыгивающие косички. Пятый корт: подачи в оба угла обоих квадратов, принимать подачи друг друга и отбивать их назад. Первые подачи, вторые подачи, резаные, выбивающие и выкручивающий спину американский твист, от которого Стайс отпрашивается, объясняя проректору – Нилу Хартигану, который ростом 2 м и такой немногословный, что все его боятся по умолчанию, – что у него судороги в нижней части тела из-за передвинутой кровати. Затем Койла – человека со слабым мочевым пузырем и подозрительными выделениями – отпускают в восточную лесопосадку подальше от женской половины пописать, так что трем оставшимся выпадает минутка сбегать в павильон, постоять, уперевшись в бедра, подышать и попить «Гаторейд» из маленьких конических бумажных стаканчиков, которые нельзя поставить, пока не допьешь. Как прополоскать сушняк во рту между упражнениями: набираешь полный рот «Гаторейда» и надуваешь щеки, чтобы собрать жидкость в один пузырь, который давишь языком и зубами, затем наклоняешься, сплевываешь в траву и теперь пьешь по-настоящему. Шестой корт – возвращения подач по линии, по центру, кроссы на высоту, затем на пласировку, затем на пласировку с высотой, – с новыми квадратиками из изоленты; затем подрезки по центру и кроссы против подающего, который после подачи выходит к сетке. Подающий тренирует на ответах с подрезки игру с полулета, хотя Уэйн и Стайс такие быстрые, что успевают к сетке как раз к возвращению мяча и могут спокойно отбивать с лета на высоте груди. Уэйн тренируется с обычной экономией в движениях, как человек где-то на второй скоростной передаче. Стаканчики у диспенсеров не поставить – у них заостренное дно и любая жидкость проливается, вот почему их надо осушать полностью. Между переменами команд ребята Пала выметают из павильона дюжины стаканчиков.

Затем, слава богу, на седьмом корте физически нетребовательные упражнения на тактику. Укороченные удары, укороченные удары на разные углы, крученые свечи, острые углы, укороченные удары на острые углы, затем передышка с микротеннисом – теннисом в пределах линий подач, очень мягким и точным, где чем радикальнее углы, тем лучше. В микротеннисе Хэлу нет равных в плане касаний и мастерства. К этому времени водолазка под курткой из альпаки промокла насквозь, и наконец сменить ее на толстовку из сумки – немалое облегчение. Если ветер и дует, то с юга. Температура сейчас, наверное, ниже 10 градусов по Цельсию; солнце в небе уже час, и почти видно, как тени фонарного столба и насеста медленно поворачиваются на северо-запад. Дым из труб «Санстренд» висит прямо в форме сигарет, даже не расползаясь на верхушке; небо становится прозрачно-синим.

На последнем корте мячи не нужны (только шары, и покрепче). Рваный бег. Наверное, о нем чем меньше, тем лучше. Потом еще по «Гаторейду», которым Койл и Хэл не могут насладиться из-за одышки, пока Штитт медленно спускается с насеста. Он не торопится. Слышно, как по железным ступенькам отдается каждый шаг его подкованных сапог. Есть что-то жуткое в очень поджаром старике, не говоря уже о ботфортах и шелковом спортивном костюме «Фила» бордового цвета. Он идет сюда, руки