Левша Брайан ван Влек выбрал неудачный момент, чтобы пустить ветры.
Штитт пожимает плечами, полуотворачивается куда-то в сторону.
– Или же можно бежайт в огромнен прочий мир, где есть холод и боль без всяких целей и орудий, ресничка в глаз и красивен девочка – больше не надо переживать, как состояться, – оглядывается. – Вас никто не держать в плену. Кто хочет бежайт в огромнен мир? Мастер Суини?
Глазки вниз.
– Мистер Койл, который всегда слишком «бр-р-хо-олод», чтобы делайт абсолют на корт?
Койл с живым интересом изучает сосудистую сеть на локтевом сгибе, качает в ответ головой. Джон Уэйн болтает головой, как кукла, растягивая мышцы шеи. Джон Уэйн, как известно, такой деревянный, что во время зарядки не может достать ниже коленей, не подгибая ног.
– Мистер Питер Бик, который всегда телефонен платч в дом?
Двенадцатитлетка несколько раз повторяет «Нет-нет, сэр».
Хэл незаметно закусывает небольшую щепотку «Кадьяка», Обри Делинт скрестил руки над планшетом и осматривается зорко, как ворона. У Хэла Инканденцы почти обсессивная неприязнь к Делинту, который, как он признается Марио, иногда так не похож на настоящего человека, что Хэл пытается обойти его сбоку, чтобы убедиться, что у Делинта есть ось координат z, что он не просто картонная фигура или проекция. Ребята из следующей смены спускаются по холму, бегут назад и опять спускаются, неубедительно выкрикивая боевые кличи. Другие мужчины-проректоры попивают «Гаторейд» из конусов, собравшись в павильончике, забросив ноги на летние стулья, – Дункель и Уотсон с закрытыми глазами. Нилу Хартигану, в его традиционной таитянской рубашке и свитере в стиле Гогена, приходится сидеть, чтобы уместиться под навесом «Гаторейда».
– Просто, – пожимает плечами Штитт, так что поднятая указка тычет в небо. – Бейт, – предлагает он. – Движьтесь. Дествуйт с раздумьем. Состоитесь. Будьте здесь. Не в постель, не в душ, не над беконштим, у себя в уме. Будьте здесь абсолют. И больше ничего. Учитесь. Пробуйте. Пейте свой зеленен сок. Выполняйт «Бабочки» на всех восьми этих корт, пожалуйста, чтобы остыть. Мистер Делинт, прошу возвратить их к зарядке, пусть растянут пах. Господа: бейте теннисен мяч. Стреляйт по готовность. Думайт головой. Вы не руки. Рука в реален теннис – как колесо в авто. Не двигатель. Ноги: тоже нет. Где есть то где, где вы подавайт заявление на граждан во второй мир, мистер Лодыжкен-страх Инканденца, наш возвращенец?
Хэл умеет отклоняться и сплевывать так, чтобы не выглядеть дерзким.
– Голова, сэр.
– Прошу?
– Человеческая голова, сэр, если я вас правильно понял. Вот где я состоюсь как игрок. Один мир в двух головах одной игры. Один мир, сэр.
Штитт взмахивает указкой в ироничном морендо и громко смеется:
– Играйт.
Часть работы Дона Гейтли как сотрудника с проживанием – бегать туда-сюда по делам Эннет-Хауса. В будни 188 он готовит на всех ужин, а значит, ходит по магазинам для Хауса, а значит, минимум пару раз в неделю берет черный «Форд Авентура» 1964-го Пэт Монтесян и едет в «Пьюрити Суприм Маркет». «Авентура» – антикварный вариант «Мустанга», такая машина, которую обычно видишь только отполированной и статичной на автосалонах, где на нее показывает кто-нибудь в бикини. Но у Пэт машина функциональная и свежеотремонтированная – ее таинственный супруг где-то с десятью годами сухой жизни – большой фанат авто, – и с такой дьявольски великолепной многослойной покраской, что у ее черного цвета бездонный оттенок ночной воды. На ней две разных сигнализации и красный железный запор, который, когда выходят из машины, ставят поперек руля. Движок звучит скорее как реактивный, чем как поршневой, плюс на капоте перископически выпирает воздухозаборник, и для Гейтли машина такая ужасно тесная и стильная, что это как залезть в ракету и полететь за бытовыми мелочами. Он едва влезает на водительское место. Руль размером с руль из старых видеоаркад, а тонкий наклоненный рычаг переключения шести передач – в красном кожаном чехле, от которого сильно пахнет кожей. Высота крыши плохо влияет на водительскую осанку Гейтли, и его правое бедро как бы выходит за рамки сиденья и втискивается у коробки передач, так что при переключении рычаг больно давит на бедро. Гейтли все равно. Некоторые самые глубочайшие духовные чувства трезвой жизни он испытывает именно к этой машине. Он бы на ней ездил, даже если вместо водительского сиденья торчал бы точеный шип, говаривал он Джонетт Фольц. Джонетт Фольц – другой сотрудник с проживанием, хотя из-за ультрабешеного Служения в АН и инвалида-жениха из АН, которого она часто куда-нибудь возит в плетеном инвалидном кресле, она появляется в Эннет-Хаусе все реже и реже, и уже поговаривают о возможной замене – Гейтли и гетеросексуальные мужчины-жильцы ежедневно молятся о том, чтобы ею стала длинноногая консультантша Даниэлла Стинбок, которая, по слухам, также посещает Анонимных Зависимых от Секса и Любви, что только распаляет воображение до максимума.
То, что директор Пэт М. позволяет Дону Гейтли водить ее бесценную «Авентуру», даже просто хотя бы до «Метро Фуд Банк» или «Пьюрити Суприм», – знак серьезного уважения и сомнительной разборчивости с ее стороны, потому что у Гейтли права отняли более-менее навсегда еще в Год Бесшумной Посудомойки «Мэйтэг» за вождение в нетрезвом виде в Пибоди с правами, которые и так были приостановлены в Лоуэлле за прошлое вождение в нетрезвом виде. Это не единственная Утрата, которую пережил Дон Гейтли, когда его химическая карьера подходила к своей судьбоносной кульминации. До сих пор каждые пару месяцев ему приходится влезать в выходные коричневые брюки и слегка неравномерно зеленый пиджак из мужского отдела уцененки брайтонского «Ларж 'Н Толл» и ехать на электричке в окружные суды на Северном побережье, и встречаться со всякими ГэЗэ, УДОтами и соцработниками, и
