ночлежки для бездомных у нее отошли воды и начались схватки, пока она как раз раскуривала осьмушку, ради которой весь вечер пришлось делать невероятно гадкие и унизительные вещи; ради кайфа она была готова на все, говорит она, даже во время беременности, говорит она; и, говорит она, даже когда боль от схваток стала невыносимой, она по-прежнему не могла оторваться от трубки, чтобы поехать в бесплатную клинику и родить, и что во время родов она сидела на полу номера гостиницы и курила (вуаль этой самой новенькой Джоэль так и ходит от дыхания, замечает Гейтли, прямо как во время описания последним спикером оргазма статуи на религиозной фотографии неблагополучной покатоличенной матери кататоника); и как она наконец разродилась мертвым младенцем, прямо на ковре комнаты, на боку, как корова, при этом компульсивно набивала стеклянную трубку и курила; и как младенец показался весь сухой и жесткий, как какашка при запоре, без защитной смазки и без послеродового материала следом, и как показавшийся младенец был крошечный, сухой, весь скукоженный и цвета крепкого чая, и мертвый, и еще без лица – не развил в чреве ни глаз, ни ноздрей, а только безгубый дефис рта, и конечности у него были скрюченные и арахнодактилические, и с какими-то прозрачными, рептильными как бы перепонками между остроконечными пальчиками; губы спикера – дрожащая дуга горя; ее ребенок отравился, еще не успев ни развить лицо, ни принять какие-то решения в жизни, и даже покажись он живым, все равно бы скончался от Отмены Вещества в боросиликатном инкубаторе бесплатной клиники, понимала она, в таком она была кокаиновом угаре в год беременности; и но в конце концов осьмушка кончилась, затем она скурила экран и шарик из губки в самой трубке, и скурила дотла вторяк подготовительного фильтра, а затем, конечно, собрала с ковра и тоже скурила все пылинки подозрительного вида, и наконец девушка отключилась, так и связанная пуповиной с мертвым младенцем; и как, когда она пришла в себя в беспощадном свете дня и увидела, что до сих пор висело на скукоженной пуповине ее пустой утробы, она познакомилась с реально острым концом стрелки ответственности, и, когда она глядела в дневном свете на скукоженного безликого мертворожденного ребенка, ее так захлестнуло горем и ненавистью к себе, что она воздвигла фортификацию из полного и черного Отрицания – Отрицания в кубе. Она обняла и покачала трупик, будто он был живой, а не мертвый, и стала всюду носить его с собой, как, по ее мыслям, всюду носят с собой младенцев любящие матери, завернув безликого младенца в розовое одеялко, которое наркозависимая женщина в положении позволила себе купить в «Вулворте» на седьмом месяце, а также не смела тронуть пуповину, пока ее конец не отвалился и не стал болтаться, и вонять, и она носила с собой мертвого младенца куда бы ни шла, даже когда делала гадкие вещи, потому что, несмотря на материнство, ей по-прежнему нужно было кайфануть и попрежнему она была готова ради кайфа на все, так что она носила по улицам запеленатого в одеялко младенца на руках, в бархатных минишортах цвета фуксии, коротком топе и на зеленых шпильках, и делала грязные вещи, пока, когда она патрулировала квартал, не появились явные свидетельства, – а стоял август, – просто скажем, неопровержимые свидетельства, что младенец в заляпанном коконе из одеялка в руках не был биологически жизнеспособным, и пешеходы на улицах Южного Бостона начали отшатываться с побелевшими лицами, когда она проходила мимо, с растяжками, бурыми зубами и без ресниц (ресницы стали жертвой несчастного случая с Веществом; фрибейс идет рука об руку с пожароопасностью и дисплазией зубов), и еще просто-таки мертвецки спокойная, нечувствительная к обонятельному хаосу, который сеяла на знойных улицах, и но ее августовский бизнес по гадким вещам скоро резко заглох, по понятным причинам, и, в конце концов, по улицам прошел слух о серьезной проблеме с младенцем и Отрицанием, и ее знакомые южнобостонские торчки и коллеги приходили к ней с далеко не порицающими без-«р»-ыми увещеваниями, надушенными платками и мягкими пытливыми руками и старались вывести ее из Отрицания, но она ничего не слушала, оберегала дитя от злого мира и не выпускала из рук ни на миг – он все равно к этому моменту уже как бы к ней прилип и его трудно было бы отделить вручную, – и продолжала блуждать по улицам отверженная, неконкурентоспособная и нищая, и в ранней стадии Отмены Вещества, с останками пуповины из животика мертвого младенца, болтающимися из непослушной складки в теперь зловеще надувшемся и покрытом коркой одеялке из «Вулворта»: вот вам и Отрицание, да эта девчушка знакома с крупнокалиберным Отрицанием не понаслышке; и но, наконец-то, бледный и отшатнувшийся патрульный сообщил о срочной обонятельной тревоге в пресловутый Департамент социальных служб Содружества Массачусетса – Гейтли видит, как по всему залу мамаши-алкоголички крестятся и содрогаются при одном упоминании о ДСС, худшем кошмаре каждого зависимого родителя, – ДСС, вооруженном несколькими невразумительными юридическими определениями Неблагополучности и тараном с вольфрамовым наконечником для дверей квартир на тройном замке; в темном окне Гейтли видит отражение одной из мамаш в компании брайтонских аашников, которая пришла на собрание с двумя маленькими дочками и которая при упоминании ДСС инстинктивно прижимает их к груди, по голове на каждую грудь, пока одна девочка ерзает и поджимает коленки в книксенах позывов к горшку, – но, в общем, теперь в дело вступил ДСС, и на улицы Южного Бостона на охоту за зависимым спикером и ее покойным безликим младенцем вышел взвод вежливо-эффективных полевых оперативников ДСС в черных женских деловых костюмах от «Шанель» с дипломами Уэлсли и планшетами; и но, наконец, в ужасной аномальной жаре конца августа прошлого года свидетельства, что у младенца серьезные проблемы с биожизнеспособностью, стали настолько неоспоримыми, что даже подсевшая на Отрицание внутренняя наркоманка матери не могла их больше игнорировать или выкинуть из головы – свидетельства, умолчание о которых спикера (достаточно сказать, что они включали проблему, связанную с насекомыми) делает все только хуже для сопереживающих белофлаговцев, потому как провоцировали мрачное воображение, которого у всех злоупотреблявших Веществами в избытке, – и но, в общем, мать говорит, как она наконец сломалась, эмоционально и обонятельно, под давлением свидетельств, на цементной детской площадке у заброшенного панельного здания ее собственной покойной матери за Л-стрит Бич в Южном Бостоне, и тогда ее окружила готовая к захвату полевая бригада ДСС, и захватила ее с младенцем, и пришлось посылать за особыми распылителями с растворителями, чтобы отделить одеялко из «Вулворта»