Это из не упоминавшегося ранее инвалидного кресла, брала под мышки и опускала перед фотографией на пол в приблизительно коленопреклоненной почтительности, и пока Это булькало, а его голова моталась, каждое утро спикер всматривалась в фотку с неизъяснимым отвращением с мертвым весом Этого на руках, приподнимая подбородок Этого от груди, а теперь была вынуждена наблюдать в свете зеркала то же самое выражение на лице девушки-кататоника, которую только что инцестно растлевали, выражение одновременно благоговейное и алчное, на лице, соединенном мертвыми волосами с обмякшим и болтающимся ликом секс-богини былых времен. И, короче говоря (утверждает спикер, и, насколько понимают белофлаговцы, не шутит), травматически раненная приемная девочка сорвалась из спальни и приемной семьи в нависающую северобережную гостеприимную ночь, и была стриптизершей, полушлюхой и внутривенной наркоманкой до самого стандартного бинарного утеса зависимости – все в надеждах Забыть. Вот в чем причина, говорит она; вот от чего она пытается восстановиться, Один День за Раз, и она еще как благодарна, что сегодня здесь со своей Группой, трезвая и отважно помнящая, и новички обязательно должны Приходить еще… Пока она пересказывает свою этиологическую правду, хотя монолог и кажется искренним, непосредственным и как минимум на 4+ по шкале внятности историй АА, лица в зале отвращены, виски сжаты, а зады неловко ерзают в сопереживающем стрессе из-за подоплеки истории «смотрите-какая-я-несчастная», причем интонация жалости к себе менее оскорбительна (хотя у многих белофлаговцев, как знает Гейтли, бывали такие детства, что история девушки по сравнению с ними покажется погожим деньком в парке «Шесть флагов» в Поконосе), чем подтекст объяснения, обращения к внешней Причине, который так легко, в разуме наркомана, может привести к Оправданию – каузальная атрибуция, которую бостонские АА боятся, отвергают, наказывают стрессом сопереживания. «Почему» Болезни – лабиринт, который всем аашникам строго рекомендуется бойкотировать, в котором обитают близнецыминотавры «Почему я?» и «Почему бы и нет?», они же «Жалость к себе» и «Отрицание», два самых страшных адъютанта улыбчивого держиморды. «Здесь» бостонских АА, которое не дает опять оказаться «Там», не требует объяснять причины Болезни. Оно требует только соблюдать придурошно-простой рецепт, как помнить день за днем, откуда взялась Болезнь, как думать о Болезни день за днем, как не давать соблазнительному призраку давно скрывшегося кайфа поймать тебя на крючок, подсечь и вытащить обратно Туда, и сожрать твое сердце заживо, и (если повезет) стереть карту навсегда. Так что все «почему» и «отчего» запрещены. Иными словами – проверяйте головы на входе. Хотя, конечно, заставлять соблюдать этот рецепт никто не будет, он – истинная краеугольная аксиома бостонских АА, почти классически авторитарная, может, даже протофашистская. Какой-то иронист, еще в Год Медицинских Салфеток «Такс» отбывший обратно Туда и бросивший свои шмотки, чтобы их упаковали и закинули на чердак Эннет-Хауса, перманентно высек засапожным ножом с палисандровой рукояткой на пластмассовом стульчаке туалета в мужской пятиместной спальне собственную трактовку настоящей Главной Директивы АА:
«Если хочешь ЖИТЬ Про почему надо ЗАБЫТЬ Сам же будишь РАД Если делать как ГОВОРЯТ» 143.
30 апреля / 1 мая Год Впитывающего Белья для Взрослых «Депенд»
Хореография встречи свелась в вид того, что Стипли курил, положив голые руки крестом, медленно опускаясь и поднимаясь на носках высоких каблуком туфель, а Марат чуть сутулился в железном кресле, округлив плечи и опустив чуть вперед голову в тренированной осанке, которая позволяла почти спать, при этом будучи внимательным к каждому пустяку беседы или утомительной слежки. Он (Марат) натянул плед по грудь. На высоте уступа было все сильнее прохладно. Они чувствовали, как останки тепла американовой пустыни Сонора поднимаются мимо них в засеянный звездами флаг неба, которое было поверх них. Рубашка, пододетая за ветровкой Марата, – не гавайского типа.
Марат в этот период времени оставался незнающим, о чем днссшайский Хью Стипли желает от него узнать, или удостоверить, через предательство Марата. Почти в полночь Стипли дал ему информацию, что он (Стипли) пребывал в личном супружеском отпуске по причине недавнего развода, и теперь вернулся в поле долга, с протезами грудей и легендой женщины-журналиста, на задание внедрить себя во внутренние круги коллег и родных предположительного кинорежиссера Развлечения. Марат исполнил мягкую шутку про неоригинальность прикрытия журналистом, позже – менее мягкую шутку про фальшивое имя прикрытия Стипли, выразив тем самым веселые сомнения, что мясистое электролизованное лицо Стипли способно погнать в путь хоть одно судно или же корабль.
В первую брутальную зимнюю ночь, еще в начале онанской темпоро-спонсированной эры, вскоре после распространения «ИнтерЛейсом» «Человека, который стал подозревать, что он стеклянный», пьяный Сам вышел из сауны и отправился к Лайлу в соплях и депрессии: даже сволочи из авангардных журналов сетовали, что и в коммерческих развлекательных вещах Инканденцы его смертельная ахиллесова пята – сюжет, что в произведениях Инкандецы нет цепляющего сюжета – ничего, способного затянуть и протащить до конца 144. Марио и мисс Джоэль ван Дайн – наверное, единственные, кто знает, что Найденная Драма 145 и антиконфлюэнциализм произросли из той ночи с Лайлом.
Но не подумайте, что бостонские АА испытывают отвращение к идее ответственности в принципе. Причина – нет; ответственность – да. Видимо, все зависит от того, куда указывает стрелка предполагаемой ответственности. Приемная стриптизерша с жестким лицом представила себя объектом внешней Причины. А теперь у последнего и, возможно, лучшего спикера от «Продвинутых основ» сегодняшнего собрания, очередного новичка, кругленькой розовенькой девушки вообще без ресниц и с прогнившими зубами кокаинщицы, стрелка разворачивается на 180, когда она поднимается и рассказывает с без-«р»-ым южнобостонским говором о том, как забеременела в двадцать и курила осьмушки фрибейс-кокаина как угорелая в течение всей беременности, хотя и знала, что для ребенка это вредно, и отчаянно хотела бросить. Она рассказывает, как однажды глубокой ночью в номере
