за решетками, к несмерти, снова-здорова в клетку Болезни. Крокодилы рассказывают, что со счета сбиваются, когда вспоминают тех, кто Приходил ненадолго, откалывался, возвращался Туда и умирал, или, к сожалению, не умирал. Некоторых белофлаговцы даже показывают – изможденных серых призраков, ползущих по тротуарам со всеми своими пожитками в мусорном мешке, – пока они медленно проезжают мимо в отлаженных машинах. Старый эмфиземный Фрэнсис Г. особенно любит стопорить свой «Лесабр» на углу перед каким-нибудь горемычным бездомным хмырем, который когда-то был в АА и нагло откололся, опускать окно и кричать: «Живи на всю катушку!»

Естественно – тут Крокодилы толкают друг друга узловатыми локтями, фыркают и хрюкают, – когда они говорят Гейтли либо Держаться в АА и быть бешено Активным, либо сдохнуть в канаве – это же только предложение. Тут они хрипят, давятся и шлепают по коленям. Это классическая шутка для своих. По ратифицированной традиции в бостонских АА не бывает «должен» и «не должен». Никаких доктрин, догм, правил. Выгнать тебя никто не может. Необязательно делать, как тебе скажут. Делай как хочешь – если ты все еще себе веришь. Крокодилы ревут, фыркают, колотят по приборке и скачут на переднем сиденье в безрадостном смехе АА.

Бостонские АА считают себя доброкачественной анархией, любой порядок в их рядах – функция от Чуда. Ни «обязан», ни «должен», – только любовь, поддержка и изредка скромное предложение, основанное на разделенном опыте. Неавторитарное, свободное от догм движение. При этом цинику от бога с прирожденным чутьем на брехню, Гейтли понадобилось больше года, чтобы понять, в чем, как ему кажется, бостонские АА втайне догматичны. Естественно, нельзя принимать альтернативных Веществ; это само собой; но официальная линия Содружества – если ты сорвешься, отколешься, накосячишь или оступишься, выйдешь на ночь Туда, употребишь Вещество и снова заведешь Болезнь, то знай: они не только зовут, но настаивают, чтобы ты вернулся на собрания как можно скорее. В этом они довольно искренни, ведь многие новенькие по чутьчуть срываются и косячат, в плане стопроцентного воздержания, поначалу. Никто не будет осуждать или читать нотации. Все хотят только помочь. Все знают, что вернувшийся оступант и так наказал себя сверх всякой меры, просто снова побывав Там, и что, когда ты снова накосячил, а Вещество все зовет тебя без умолку, требуется невероятное отчаяние и покорность, чтобы свернуть шею гордости, приплестись назад и снова отложить Вещество прочь. Сопереживание возможно благодаря какому-то искреннему состраданию к косякам, хотя некоторые из АА и покивают с самодовольным видом, когда узнают, что оступант не послушал простых советов. Даже новичков, которые еще не могут бросить и приходят с подозрительными выпуклостями в карманах курток размером с фляжку и в течение собрания все сильнее кренятся на правый борт, настойчиво призывают приходить еще, Держаться, оставаться, – главное, чтобы не перебивали. Нетрезвым после «Отче наш» не рекомендуют ехать домой в одиночку, но насильно ключи отнимать никто не станет. Бостонские АА подчеркивают независимость индивидуальности. Пожалуйста – говорите и делайте что хотите. Конечно, есть дюжина простых советов ¹³⁸, и конечно, те, кто нагло решают, что не желают следовать простым советам, вечно возвращаются Туда, а потом плетутся назад, поджав хвост, и признаются из-за кафедры, что не последовали советам и расплатились за свою гордыню сполна, и научились на горьком опыте, но теперь они снова здесь и, видит Бог, уж в этот раз будут следовать советам неукоснительно, сами увидите, зуб дают. Наставник Гейтли Фрэнсис («Грозный Фрэнсис») Г. – Крокодил, которого Гейтли наконец набрался смелости попросить стать наставником, – сравнивает совершенно необязательные простые советы бостонских АА со, скажем, когда ты прыгаешь из самолета, тебе «советуют» надеть парашют.

Но, конечно, так-то поступай как знаешь. Затем он хохочет, пока так не заходится в кашле, что приходится сесть.

Главная засада в том, что нужно хотеть. Если не хочешь делать, как тебе велят, – то есть, простите, как тебе советуют – значит, тобой все еще управляет твоя воля, а Эухенио Мартинез из Эннет-Хауса не устает указывать, что твоя личная воля – паутина, до сих пор которую плетет Болезнь. Воля, которую ты по-прежнему называешь своей, уже пропиталась Веществом кто знает сколько лет тому назад. Она вся заросла паутинными волокнами Болезни. Его собственный термин для Болезни – Паук ¹³⁹. Паука надо Морить Голодом: от своей воли придется отказаться. Вот почему большинство Приходит и Держится только после того, как их чуть не убила собственная запутанная воля. Нужно хотеть отказаться от воли и слушать тех, кто знает, как Морить Голодом Паука. Нужно хотеть слушать советы, хотеть следовать традициям анонимности, смирения, сдаться на волю Группы. Если не подчиниться, никто тебя не выгонит. Им не придется. Ты сам себя выгонишь, если и дальше будешь следовать капризам собственной больной воли. Поэтому, наверное, почти все в Группе «Белый флаг» так стараются быть такими отвратительно смиренными, добрыми, полезными, тактичными, веселыми, неосуждающими, чистыми, энергичными, жизнерадостными, скромными, щедрыми, честными, порядочными, терпеливыми, терпимыми, внимательными, правдивыми. Это не Группа их заставляет. А просто в АА по-настоящему долго может продержаться только тот, кто сам готов стать таким. Вот почему циничным новичкам или зеленым жильцам Эннет-Хауса серьезные аашники кажутся странной помесью Ганди и мистера Роджерса [107] с татухами, увеличенной печенью и без зубов, которая раньше била жен и растлевала дочек, а теперь поет серенады о своем кишечнике. Все это совершенно необязательно; делай или умри.

Но, в общем, например, Гейтли долгое время озадачивало, почему собрания АА, где никто не поддерживает дисциплину, такие дисциплинированные. Никто не перебивает, не распускает кулаков, не орет благим матом, не перемывает косточек и не срется за последнее «Орео» на тарелке. Где же тот суровый держиморда, который вбивает в головы принципы, которые, по заверениям АА, спасут твою задницу? Пэт Монтесян, Эухенио Мартинез и Крокодил Грозный Фрэнсис не отвечали Гейтли, когда же начнут вбивать. Только улыбались лукавыми улыбками и говорили Приходить еще – апофегма, которую Гейтли находил такой же заезженной, как «Тише Едешь!» и «Сам Живи и Другим Не Мешай!»

Почему заезженное такое заезженное? Почему правда обычно не просто не-, но антиинтересная? Потому что все до единого критические миниэпифании, какие переживаешь в первые дни АА, всегда полиэстерно-банальны, признается Гейтли жильцам. Он расскажет, что в бытность свою жильцом, сразу после того, как индастриал-гранжевый пост-панк с Гарвардской площади, – которого звали Бернард, но он заставлял всех звать его Плазматрон-7,– так вот, сразу после того, как старый добрый Плазматрон-7 выхлебал