Самое главнейшее достоинство Гейтли как сотрудника с проживанием в Эннет-Хаусе – не считая размера, который не стоит так просто списывать со счетов в месте, где нужно поддерживать порядок среди новоприбывших с отходняком, еще в Отмене, с вращающимися глазами, как у перепуганной коровы, с сережкой в веке и татуировкой «Рожден быть неприятным», – не считая того, что его руки размером с отрубы говядины, какие редко видишь где-то кроме крюков мясника, – в общем, его большой плюс вот в чем: он умеет передать собственный опыт, как сперва ненавидел АА, новеньким жильцам Хауса, которые ненавидят АА и терпеть не могут, когда их заставляют ходить, сидеть на пороносовой близости и слушать вечер за вечером левую неправдоподобную клишированную чушь. АА правда кажутся какими-то левыми, сперва, а иногда и есть левые, рассказывает Гейтли новым жильцам, и говорит, что ни в коем случае не ожидает, будто они поверят ему на слово, будто если они достаточно отчаянные и жалкие, чтобы какое-то время вопреки здравому смыслу Держаться, то АА обязательно помогут. Но, говорит, он зато откроет самое прекрасное в АА: тебя никто не выгонит. Если ты Пришел, так Пришел. Никого не выгоняют, ни за что. А значит, можно говорить что угодно. Рассказывай про твердое говно сколько влезет. Агрегатное состояние говна – это еще цветочки. Гейтли говорит, что руку дает на отсечение, у новых жильцов Эннет-Хауса не получится стереть улыбки с лиц бостонских аашников. Невозможно, говорит он. Этот народ уже наслушался. Энурез. Импотенция. Приапизм. Онанизм. Фонтанирующее недержание. Автокастрация. Сложные параноические галлюцинации, самая грандиознейшая мегаломания, коммунизм, крайний бирчизм, национал-социалистский бундизм, нервные срывы, содомия, скотоложство, растления дочерей, признания в любых уровнях неприличия. Копрофилия и – фагия. Да блин, личная предпочитаемая Высшая Сила четырехлетнего белофлаговца Гленна К. – Сатана. Ну да, никто в «Белом Флаге» Гленна К. не жалует, и надвинутый капюшон, макияж и канделябр, который он с собой таскает, вызывают недовольство, но Гленн К. все равно останется членом ровно столько, сколько сам захочет Держаться.
Так что говорите что хотите, предлагает Гейтли. Отправляйтесь на Собрание для новичков в 19:30, поднимите трясущуюся граблю и расскажите все правду без прикрас. Что в голову придет. Валяйте. Этим утром Гейтли, сразу после обязательной утренней медитации, рассказывал новенькому одержимому татушками плюгавенькому Юэллу, который какой-то юрист, с гипертоническим румянцем и белой бородкой, рассказывал, как он, Гейтли, значительно воспрял духом после 30 дней трезвости, когда обнаружил, что на Собрании новичков можно поднять здоровенную граблю и во всеуслышанье заявить, как же он ненавидит эту левую аашную чушь про благодарность, и покорность, и чудеса, и как же он это все ненавидит и считает, что это бред сивой кобылы, и аашников ненавидит, и все они самовлюбленные самодовольные дебилы, и говноеды с этими своими лоботомированными улыбочками и левыми телячьими нежностями, и как он им всем желает невероятно жестокого зла во всех красках техниколора, – Гейтли стоял и плевался ядом, мокрогубый и красноухий, напрашивался, чтобы его выгнали, специально выбешивал аашников, чтобы дали ему пенделя, и он бы вернулся в ЭннетХаус, и сказал бы калеке Пэт Монтесян и своему консультанту Эухенио М. в лицо, что в АА ему дали пенделя, как его умоляли искренне раскрыть душу, и ну пожалуйста, он искренне и раскрыл по самое не балуй, а лыбящиеся лицемеры потрясали кулаками и прогнали его на фиг… и ну, в общем, яд так и хлестал гейзерами на собраниях, и но как он обнаружил, ветераны-белофлаговцы всей Группой, пока он, типа, вслух желал им зла, только и делали, что яростно кивали в сопереживающей Идентификации и раздражающе подбадривали, выкрикивая: «Приходи еще!», а один-два флаговца со средними количествами трезвой жизни подходили после собрания и говорили, как славно, что он поделился, и бляха-муха, как же они сегодня Идентифицировались на славу и разделили его глубочайшие искренние чувства, и как он им услужил, подарив реальный опыт типа «А-когда-то-мы-сами», потому что теперь они вспомнили, что чувствовали себя в точности как Гейтли, когда Пришли впервые, – только, признавались втайне они, им-то не хватало духу честно поделиться этим с Группой, – и вот так они неправдоподобно и безумно перевернули все вверх ногами, и Гейтли чувствовал себя какимто героем АА, гением ядовитого духа, одновременно разочарованным и ликующим, а прежде чем пожелать ему оревуаров и попросить возвращаться, каждый обязательно записывал свой телефонный номер на корешке лотерейного билета – телефонные номера, по которым Гейтли и не подумал бы звонить (о чем с ними говорить-то?), но которые вдруг оказалось просто приятно иметь при себе в кошельке, просто носить с собой, просто на случай мало ли чего; и еще плюс, может, после собрания, где Гейтли разливал яд, к нему медленно подползал бочком, как краб, один из стариков энфилдцев-белофлаговцев с геологическими количествами трезвой жизни в АА, перекрученным больным стариковским телом и чистыми ярко-белыми глазами, и тянулся похлопать по огромному вспотевшему плечу, и говорил с надтреснутым фремитическим хрипом курильщика, что «ну, ты хотя бы задорный засранец, поддал
