– У дурака совсем крыша поехала, – сочла нужным объяснить Елена, – по мне саданул. Ну, ему обратно все и вернулось, кто же так с богинями обращается!
Над валяющимся Ларсом склонился Острый Топор, к ним подбежало несколько солдат, которые небольшими группами продолжали выходить из леса. Солдаты скрыли от нас бога войны, а когда расступились, Росомаха уже стоял на ногах. Он качался, как пьяный, его поддерживали, но к плечу Росомаха прижимал арбалет.
– Берегись! – крикнула Елена, хватая и заталкивая под прикрытие обломка скалы Касалана. – Ложитесь!
– Да он и правда дурак! – смеясь, крикнул Крыс, перекрикивая ветер. – Арбалет ни за что не добьет до нас!
Росомаха выстрелил, стрела вспыхнула, загоревшись в полете, а я вскочил и бросился к оставшемуся стоять смеющемуся Крысу. Я успел сбить его с ног, короткая арбалетная стрела свистнула над нами, вонзившись в висящий на спине Крыса мешок. Крыса снесло в сторону, словно ударом дубины, я опять прыгнул за ним, хватая за волосы, – как тогда, на яхте, однако теперь под рукой не было каната, и я ехал на брюхе по наклонному краю площадки к обрыву. Падать было невысоко, метра два, но на крутой склон, где не задержаться… а дальше подстерегал обрыв уже серьезный. Крыс, с искаженным лицом, перевернулся, хватаясь за меня, и тут на мои ноги навалилась тяжесть, сначала затормозившая, а потом и остановившая нас. Я обернулся. Мои ноги обхватил Энди. На щеке у него кровоточила свежая ссадина, глаза были закрыты от страха.
– Лезь по нам, – сказал я Крысу, который уже висел над уступом, – лезь, я тебя не затяну.
Крыс кивнул и полез, осторожно перехватывая меня за одежду и стараясь резко не дергать.
– Нет, ну каков, – бормотал он, видимо, мысленно беседуя с Росомахой. – Ладно, ладно, я поближе-то подберусь, тогда и глянем, кто чего стоит…
– Ноги отпусти, – сказал я Энди, который так и не открыл глаза, – спасибо, дружище, спас.
– Бреи и демоны! – раздался панический Еленин крик. – Скала! Всех осколками посечет, отойдите от нее! Бьорн, я не знаю, что делать, придумай что-нибудь!
Обломок скалы, за которым мы пытались укрыться, угрожающе раскачивался, покрываясь мелкими трещинами, – с Росомахой скучать не приходилось.
– Чего там думать! – проорал я, бросаясь к камню. – Толкать, толкать надо!
Рядом со мной тяжело задышал граф, пытаясь найти хороший упор, через секунду к нам присоединились остальные. Скала, уже целиком покрытая трещинами, накренилась, не торопясь, словно задумавшись, постояла накрененной и ухнула вниз. Несколько секунд она просто летела, набирая скорость, потом ударилась о склон, ее швырнуло вперед – и скала взорвалась. Веер осколков навис над ущельем; обвал, которого мы так опасались при восхождении, набирал силу.
Снизу засуетились. Задирая голову, солдаты бросились обратно в лес, за солдатами Острый Топор потащил спотыкающегося Росомаху. Они упали, Острый Топор вскочил и побежал дальше, а Росомаха остался лежать… Я не видел, накрыли ли кого камни, все скрыла сухая плотная пыль. Грохот стих, облако пыли медленно расползалось, поднимаясь выше, к нашим ногам.
К счастью, тот склон, по которому нам предстояло спуститься, выдержал сотрясение и на нем обвалов не произошло. Выждав для надежности, мы полезли вниз.
Пыль упорно не желала рассеиваться, и что творится с той стороны, мы не знали.
Я замыкал процессию. Лезть вниз всегда труднее, если, конечно, лезешь не по веревке. Но веревки, когда все спускались, я отвязывал и сбрасывал, а сам потихоньку полз, ежеминутно рискуя навернуться. Сначала ребята ждали меня, поглядывая с тревогой, потом, видимо, решили, что уж я-то не упаду, успокоились, ждать перестали и спускались дальше, лишь только веревка оказывалась у них, – как раз тогда, когда я понимал, что сил не осталось совсем, окостенелые пальцы уже не держат и я вот-вот сорвусь в самом неподходящем месте. Веревку теперь крепил Маленький Дик, в результате мне добавилось хлопот всякий раз распутывать его хитрый узел…
Мы вышли из ущелья, когда уже стемнело. К счастью, последний участок оказался довольно пологим, хотя все равно труднопроходимым. На ночлег остановились, едва-едва углубившись в лес, на первой же подвернувшейся поляне. Кашеварить взялся Ухо Дятла, я был не в состоянии. Я был вообще не в состоянии… Все, что мог, – это бродить взад-вперед в каком-то полуобмороке. Елена, маленькая моя, так измоталась, что заснула, не дожидаясь ужина. Ее примеру последовал оглушительно всхрапывающий Крыс.
Демон меня того-этого… при мысли о еще одной бессонной ночи хотелось выть на гадкую бледную луну… Как и следовало ожидать, кашеварство Ухо Дятла едва не закончилось линчеванием последнего, народ уже привык к моей стряпне.
Я есть тоже не стал, было не до того… все давно улеглись, а я все бродил и бродил. Может, разбудить кого? Страж из меня сейчас никакой… Впрочем, я знал, что случись чего – почую. Чуйка-то наследственная. Ничего, поброжу, раз надо…
– Бьорн, друг мой, – негромко спросил граф, – а как вы стали художником?
– Долго рассказывать, – пробурчал я. Вот ведь не спится ему… – Кровь Одного, наверное, свою роль сыграла. И потом, мне, если честно, здорово помогли…
Однако ассоциации заработали, и я стал вспоминать – и родные горы, и винную лавку, и Линду, и совсем молодую тогда маму…
…В первый раз я влюбился, когда мне шел четырнадцатый год. В соседку, дочку известного в наших краях винодела. Ничего особенного в ней не было – просто симпатичная девчонка, но мне она казалась созданием неземным. Я тогда женщин не понимал вовсе и не умел с ними общаться… Стеснялся, что толстый. Не то что девчонку за руку взять не смел – заговорить боялся… В общем, вместо того, чтобы сделать так, чтобы Линде со мной было интересно и смешно, я по-мальчишески безумствовал. Лазил на самые неприступные скалы, если знал, что она может это увидеть, глубже всех нырял и прочими опасными для жизни способами демонстрировал дурную удаль. Ей это, понятно, нравилось, мне же никаких желанных бонусов не перепадало. Помнится, больше всего мечтал я в своих грезах о невозможном блаженстве – о поцелуе в губы…
Тогда, чтобы почаще встречать любимую, я надумал понравиться ее отцу. Сделать на его лавку новую вывеску вместо скучной старой – с безликим кувшином
