А вот огромная выбоина, где приятели однажды набрели на какое-то неведомое чудище – студенистую пузырящуюся груду, оплетенную подрагивающими щупальцами и больше похожую на монстра из океанских глубин, чем на обитателя лесной чащи. Матрик, решив, что тварь сдохла, стал тыкать осклизлую тушу прутиком. Она внезапно ожила, а когда все-таки сдохла, Матрика пришлось высвобождать из ее утробы.
На третий день все собрались на палубе и растянулись на диванах, вытащенных из кают. Клэй обнаружил, что настроение у него улучшилось. Предчувствие беды, мучившее его с… в общем, с того самого дня, как Гэбриель возник на пороге его дома, понемногу отступало. В конце концов, им удалось собрать «Сагу», вернуть Веленкор, сбежать из цепких лап охотников за людьми, уцелеть в битве с химерой и пережить разрушение «Макситона». А в довершение всего они обзавелись собственным летучим кораблем.
Пеший переход через Жуть занял бы несколько месяцев, а вдобавок там на каждом шагу поджидали страшные опасности. В глуши непроходимых зарослей таились ужасные твари, готовые растерзать путников в клочья. Ночь за ночью пришлось бы спать на каменистой земле, вздрагивая от шелеста веток, от шороха палой листвы, от зловонного дыхания шипящей темноты.
По слухам, в Жути не стало безопаснее, скорее наоборот. Нынешние банды больше не искали приключений: куда легче убивать монстров на арене, а спать на постоялых дворах. Наемники не желали лезть в сырые пещеры или рыскать по заброшенным руинам, так что теперь лишь самые отчаянные храбрецы осмеливались соваться в Кромешную Жуть.
Но все это не имело никакого значения. Корабль летел. К счастью, несмотря на резонные опасения Баррета и его друзей, полет до сих пор проходил нормально. «Кто знает, – подумал Клэй, – может быть, нам повезет по-настоящему: просквозим над лесом, перелетим горы, незаметно проберемся мимо орды, приземлимся в Кастии, отыщем Розу, спасем ее, а когда вернемся домой, то охотиться за нами уже не будут. И вообще, когда я уронил Келлорека за борт, то одним махом разобрался с половиной проблем. Вот вернемся, надо будет пригласить и Лилит в такую увеселительную поездку».
Негромкий перезвон отвлек Клэя от размышлений. Кит, уложив на колени странный музыкальный инструмент, позеленевшими пальцами перебирал серебристую паутину струн.
– А что это за штука? – спросил Муг; в одной из кают он обнаружил небольшую библиотеку и сейчас листал том под названием «Единороги и их рога». – Я таких еще не видел.
– И не увидишь, друг мой, – с ноткой грусти просипел Кит. – Батингтинг – редчайшая вещь. В сравнении с ним летучий корабль – как медяк против золотой монеты.
Клэй решил, что такого дурацкого названия нарочно не придумаешь, даже если усердно размышлять несколько часов подряд.
– Батингтинг? – Муг закрыл книгу и склонился над нелепым восьмиугольником на коленях у Кита. – Они же все сгинули вместе с Державой.
– Ну, началось, – вздохнул Ганелон.
Засмеялись все, кроме волшебника и Кита.
– Вот и я так думал, – сказал гуль. – Это чудо отыскалось в сокровищнице Келлорека, я решил, что ему оно без надобности.
– Невероятно! – сказал Муг.
– Правда, что ли? – с неприкрытым ехидством спросил Клэй.
Волшебник невозмутимо продолжил:
– А сколько у него струн?
– Двадцать шесть с каждой стороны, а всего сто четыре. – Кит тронул струны, батингтинг отозвался переливчатым звоном. – На свете не осталось мастеров, способных сотворить этот инструмент, а я – единственный, кто умеет на нем играть.
– Спел бы ты нам что-нибудь, – попросил Матрик (Клэй думал, что тот управляет кораблем, но оказалось, что у руля никого нет; впрочем, это не имело значения, потому что корабль летел сам по себе). – Ты же бард, в конце концов.
– Спою, отчего ж не спеть. – Кит обвел взглядом приятелей и закрыл глаза, покачиваясь, как речной камыш на ветру. – Что бы вам такое исполнить… А! – Он распахнул глаза, пошевелил пальцами и с хрустом размял запястья. Руки пауками пробежали по восьмиугольной паутине струн, извлекая несвязные ноты.
Наконец мелодия птицей взлетела в теплый вечер, а Кит запел сиплым, но мелодичным и на удивление приятным голосом.
Муг кивал в такт, Матрик барабанил пальцами по брюху, а Ганелон, как зачарованный, смотрел на руки гуля. Гэбриель, как обычно, не сводил глаз с запада, а Клэй, по обыкновению, глядел назад, в сторону дома.
Песня, как все лучшие песни, рассказывала знакомую историю. Кит пел о грандуальских богах – Святой Четверице – и о битве Летнего короля против зловещей Тьмы. Побежденную Тьму заточили на небесах, откуда она глядит вниз мириадами мерцающих звезд, дожидаясь конца времен.
Кит пел о жене Летнего короля, богине непревзойденного милосердия и красоты, которая родила ему Вайла, Осеннего сына. Мальчик рос тщедушным и злобным, и отец его невзлюбил. А потом Мать-богиня родила на свет дочь Глифу, Весеннюю деву, и умерла родами.
Внезапно Клэй сообразил, что песня звучит на друинском наречии, – язык друинов он немного понимал, но слова казались расплывчатыми, невесомыми, чудесными, как нежные лепестки цветов в темноте.
Впрочем, он и так знал, чем все закончится.
Вайл, которого за ненависть к отцу все называли Отступником, ради воскрешения матери отдал свою жизнь. Увы, смерть изменила богиню, ее былое милосердие превратилось в неколебимую суровость, а красота стала холодной и ужасающей.
Так до скончания веков сменялись и сменяются времена года: смерть осени порождает зиму, а зима – весну.
Последние звуки песни растаяли в воздухе. Ганелон тихонько похрапывал, Муг с Матриком блаженно улыбались, а в глазах волшебника блестели слезы.
– Замечательно, – прошептал он. – Великолепно.
Естественно, так оно и было – еще и потому, что песня звучала на древнем забытом наречии, под музыку чудом сохранившегося уникального инструмента. Клэй подозревал, что вся эта история была выдумкой, чтобы придать какой-то смысл жизни, по большей части лишенной смысла. Вряд ли все это случилось на самом деле – уж слишком невероятным было повествование.
Однако же, если вдуматься, именно вымысел и украшает обычную историю, делая ее замечательной.
На следующее утро в небе перед кораблем появилась какая-то точка. Поначалу Клэй решил, что Листопад разузнал о намерениях «Саги» спасти Розу и полетел им наперерез. Клэй всмотрелся в даль, опасаясь увидеть зловещие крылья, но нечто двигалось гораздо медленнее виверны.
– Это летучий корабль, – заявил Гэбриель. – Меняет направление и движется нам навстречу.
Ганелон выхватил из-за спины топор и под тревожный шепот лезвия произнес:
– Может быть, это пираты.
– Небесные пираты? – хмыкнул Клэй.
– А что в этом странного? – пожал плечами воин.
Клэй мог бы назвать сразу несколько причин, но смолчал, лишь покрепче сжал леденящую рукоять молота. На всякий случай.
Его страхи не оправдались. Встречный корабль принадлежал какой-то банде, которая из любопытства решила подойти поближе. Судно было немногим больше «Былой славы», а на борту красовалась надпись «Счастливая семерка». Впрочем, слово «семерка» было зачеркнуто, под ним подписано «шестерка», а еще ниже – «пятерка». Заметив у поручней на носу всего четверых, Клэй предположил, что название снова пора менять.
Судя по всему, корабль подвергся нападению: разорванный парус на носу пытались залатать, а один из двух приливных двигателей вышел из строя. Муг утверждал, что дюрамантиевые кольца двигателей сломать невозможно, однако что-то их погнуло и искорежило.
Матрик, помахав кораблю, сказал:
– Они увидели, как мы летим над Жутью, и решили, что мы безумцы.
– Да
